Только время и прихоти судьбы подтвердят, была ли его вера оправданна.
Дариуса и Тормента с готовностью проводили в кабинет, и джентльмен, поднявшийся из кресла, обитого шелком, опирался на него в качестве опоры, восстанавливая свое равновесие.
— Добро пожаловать, господа. Весьма преблагодарен за ваш приезд, — отозвался Сэмпсон, протягивая Дариусу обе руки для пожатия. — Сожалею, что не смог принять вас в прошлые два вечера. Моя возлюбленная шеллан…
Голос мужчины надломился, и в тишине Дариус отступил в сторону.
— Могу я представить вам моего коллегу Тормента, сына Харма.
То, как Тормент низко поклонился, прижимая руку к своему сердцу, показывало, что у сына были все манеры, которых не было у его отца.
Хозяин дома вернул жест уважения.
— Не желаете что-нибудь выпить или перекусить?
Дариус покачал головой и сел. Когда Тормент подошел, чтобы встать позади него, он сказал:
— Благодарю. Но, может, мы могли бы поговорить о том, что произошло в этом доме.
— Да, да, конечно. Что конкретно вас интересует?
— Все. Расскажите нам все.
— Моя дочь… мой лучик света во мраке… — Мужчина вынул носовой платок. — Она была само достоинство и благодетель. Более заботливой женщины вы никогда не встретите…
Зная, что они и так уже попусту потеряли два вечера, Дариус дал отцу еще какое-то время, прежде чем сфокусироваться на воспоминаниях.
— И той ночью, сэр, что произошло той ужасной ночью, — подсказал Дариус, в наступившей паузе. — Что стряслось, в этом доме?
Мужчина кивнул, прикрывая глаза.
— Она проснулась, ощущая какое-то беспокойство, и ей посоветовали вернуться обратно в ее личные покои ради ее же здоровья. В полночь ей принесли еду, и затем еще раз перед рассветом. Это был последний раз, когда ее видели. Ее покои находятся наверху, но у нее, как и у остальных членов семьи, есть комнаты под землей. Она не часто любила спускаться с нами туда в течении дня, но поскольку у нас есть доступ к ней через внутренние коридоры, мы предполагали, что она будет в достаточной безопасности…
На этом месте мужчина замолк.
— Я так сожалею, что не настоял.
Дариус прекрасно понимал его горе.
— Мы найдем вашу дочь. Так или иначе, мы разыщем ее. А теперь не могли бы вы показать нам ее спальню?
— Да, конечно. — Мужчина кивнул своему доджену и тот выступил вперед. — Сайлас с радостью сопроводит вас. А я… лучше подожду вас здесь.
— Несомненно.
Когда Дариус встал, отец пропавшей девушки потянулся вперед и поймал его за руку.
— Можно вас на несколько слов? Только между мной и вами.
Дариус согласился, и после того, как Тормент и доджен вышли, владелец дома опустился обратно в кресло.
— Воистину… моя дочь представляла ценность. Добродетельная. Нетронутая…
В затянувшейся паузе, Дариус понимал, чем был так обеспокоен мужчина. Если они не вернут ее в том же не тронутом виде, ее честь, как и честь всей семьи, находилась под угрозой.
— Я не могу сказать это перед своей любимой шеллан, — продолжил мужчина. — Но наша дочь… Если ее осквернили… возможно, было бы лучше увезти…
Глаза Дариуса сузились.
— Вы предпочли бы, чтобы ее не нашли.
В бледных глазах проступили слезы.
— Я… — Мужчина резко покачал головой. — Нет… нет. Я хочу ее вернуть. Независимо от результата, независимо от ее состояния… конечно же, я хочу вернуть свою дочь.
Дариус не был склонен выказывать свою поддержку. Абсурдным было уже само то, что такие мысли как отрицание своего кровного ребенка даже посетили голову этого мужчины.
— На этом я хотел бы отправиться осмотреть ее комнату.
Хозяин дома щелкнул пальцами и доджен снова вошел в арочную дверь кабинета.
— Прошу сюда, господин, — проговорил дворецкий.
Идя через дом, со своим протеже, Дариус отметил армированные окна и двери. Повсюду была сталь: либо разделенная панелями из стекла, либо укрепленная панелями из дуба. Войти без приглашения было бы нелегко… и он готов был держать пари, что каждая комната на втором и третьем этажах была так же хорошо укреплена… в том числе и покои слуг.
Он осмотрел каждую картину, каждый ковер и драгоценные вещи, когда они поднялись. Эта семья относилась к высшим слоям глимеры, с казной, забитой деньгами и завидной родословной. Поэтому они больше страдали от самого факта пропажи их дочери, чем от чувства утраты. Она была, своего рода, торговым имуществом. С такими данными, зрелая женщина считалась эталоном красоты… и имела социальное и финансовое значение.
И это еще не все. В дополнение ко всему, также можно добавить, что потеряв такую дочь, случись это на самом деле, или будь это всего лишь слухом, на их род падет пятно, которое не смыть даже нескольким поколениям. Владелец этого особняка, без сомнения, любил свою дочь, но эти веские основания искажали его отношение.
Дариус вполне полагал, что в глазах мужчины было бы лучше, если ее принесут домой в сосновом гробу, нежели живой, но оскверненной. Последнее было проклятием, первое трагедией, что привнесло бы больше симпатии.
Дариусу была ненавистна глимера. Глубоко ненавистна.
— Вот ее личные покои, — известил доджен, распахивая дверь.
Когда Тормент вошел в освещенную свечами комнату, Дариус спросил:
— Здесь было прибрано? Здесь прибирались с тех пор, как она пропала?
— Конечно.
— Оставь нас, пожалуйста.
Доджен низко поклонился и исчез.
Тормент побродил вокруг, осматривая шелковые драпировки и красиво оформленное место для отдыха. В одном углу была лютня [43] , в другом — частично законченное рукоделие. Книги человеческих авторов были аккуратно расставлены по полкам наряду со свитками на Древнем Языке.
Первое, что бросилось в глаза это вещи, лежащие не на своих местах, но трудно было понять: было ли это по вине служащих или как-то связано с исчезновением.
— Ничего не трогай, хорошо? — попросил Дариус парня.
— Да, конечно.
Дариус вошел в роскошную спальню. Занавески на окнах были из толстой, декоративной ткани ручной работы, выполненной таким образом, что у солнечного света не было никаких шансов проникнуть внутрь, и кровать была оснащена балдахином из того же самого материала.
Он распахнул резные двери платяного шкафа. Внутри висели великолепные платья с сапфирами, рубинами и изумрудами, которые стоили целое состояние. И единственная пустая вешалка, висевшая на крючке на внутренней части панели, словно у нее был выбор, что ей надеть той ночью.