Сторонники Алезандеза Лойха, наверное, думали, что от них потребуется всего лишь отречение от идей идберранского предстоятеля. В самом худшем случае – ссылка в войска.
– Кого первого? – одними губами спросил Мэриот.
– Двух. Счет уже открыт, – поправил его Оро и указал на свою окровавленную одежду. Мол, я немного погорячился, зато очень удачно.
– Тогда вот с этих, – проворковал палач.
Отец и сын Айро – сильные маги, истово верующие, но, к сожалению, самые ярые сторонники Алезандеза – взирали на нож в руках тива Мэриота почти с детским изумлением. Они поверить не могли. И когда старший Айро обмяк в своих путах с перерезанным горлом, до младшего дошло, что все это не спектакль и не жестокая шутка, и задергался он, точно заяц в силке.
Но Херевард не видел ни ужаса перед неминуемой смертью в глазах бывших соратников, ни мига агонии, ни утекающей вместе с кровью жизни. Он растворил те врата, что ведут в мир, где нет теней и полутонов, где лишь белый-белый свет и черная-черная тьма…
Я – песчинка у подножья горы, я – нотка в симфонии, я – крошечный миг Вечности, я – часть тебя, Предвечный.
Слепцы! Безмозглые выродки! Вы не понимаете, как сладка истинная Вера. Ты отдаешься ей, как вверяешь разгоряченное тело мягким теплым морским волнам, и она окружает тебя со всех сторон, поддерживает, ласкает.
Ты подставляешь ей свой разум, как птица доверяется всецело широким крыльям и упругому потоку ветра.
Она не даст замерзнуть в морозный день.
Я верю, о Предвечный! Я верю! В Силу твою и Мощь.
Благословенный Святой чувствовал своего бога как Несокрушимое Присутствие, и ему не нужно было видеть глазами или пощупать руками, чтобы знать – Он Здесь. Это какая же истина, как то, что вода мокрая, а огонь горячий.
Песня, древняя, как этот мир, лилась из уст Хереварда Оро, и славила она, и звала, и надеялась, отливая в гортанный ритмичный клекот всю преданность и веру, на которую только способен смертный, состоящий из крови и плоти. Предвечный слышал и отвечал. Души эсмондов-диллайн отлетали к нему в таком количестве, словно время обернулось вспять и нога Первых только-только ступила на берег Джезима. Воистину армия непобедима, если смерть каждого воина только усиливает ее магов.
И не вина, а беда Хереварда Оро, что в грудь его Веры снова направлено копье, а к горлу приставлен меч.
Эск называет это «трапезой». Что ж… пусть Предвечный наконец-то насытится.
Тив Мэриот монотонно делал свою работу, не отвлекаясь, не доверяя никому другому ритуальный нож. Хотя… ритуальным он стал только этой ночью, а до сих пор верой и правдой служил повару на кухне – хорошо наточенный и сбалансированный, чтобы рука кухмейстера не утомилась.
И пока Благословенный творил Призыв, тив Мэриот предвкушал собственную долю от изобильного магического пирога Хереварда. Исполнителю приговора-ритуала перепадет немало сладких крошек. И их хватит надолго и на многое.
Двумя эсмондами кровавое пиршество только началось и продолжилось далее в прогрессии, столь любимой диллайн. Две жертвы, четыре, восемь, шестнадцать, тридцать две… Шестьдесят две жизни оборвались под руками Мэриота. Мужчины и женщины – почти все идейные собратья Лойха в Санниве. И еще кто-то из аннис. Возможно, сама Итэль Домелла дама-аннис Сар. Палачу было любопытно до зуда в ладонях. Порешил ли Херевард гордую женщину, столько веков умевшую не только лавировать между сильными мира сего, но отстаивать свое мнение, или выбрал иную чародейку.
Так или иначе, но в итоге в живых остался только один эсмонд – тив Реваллон – давний политический соперник Благословенного, мужчина неробкий, если не сказать бесстрашный.
– А с этим что?
Но Оро не слышал вопроса, оставив решение на совести подручного.
Реваллон не дрогнул и встретил взгляд своего убийцы спокойно. Хотя тот выглядел устрашающе – весь залитый кровью с головы до ног, липкий, черный в неверном свете, блестящий. Будто жук.
– Мне все равно, а Предвечному – тем более. Где шестьдесят три, там и шестьдесят четвертый, так?
И прочел по губам жертвы: «Режь уже. Не томи».
– Или оставить до следующего раза?
«Все там будем. Я могу и подождать».
У преподобного оказались на редкость крепкие нервы.
– Уважаю, – хмыкнул эсмонд-палач.
Ирония состояла в том, что тив Реваллон питал слабость к даме Сар. Она – первая, он – последний. Забавно.
– Вместо тебя, похоже, к Предвечному отправилась Итэль, – пояснил Мэриот и стал дожидаться реакции на свои слова. Любопытно же. – Не хочешь последовать за дамой сердца?
«Не хочу».
– Да? Хм… Ну тогда… живи. В конце концов, кого-то надо оставить про запас.
И ударом рукоятью по голове оглушил жертву.
Сейчас… сейчас на них с Херевардом прольется водопад Силы, и еще один конкурент им не нужен.
Ну же… ну… еще чуть-чуть…
И Предвечный оказался щедр, как никогда прежде…
Теперь все получится, как надо. И каждый тив Синтафа заговорит голосом Хереварда Оро, и в душе каждого диллайн отзовется эхом этот голос. Пусть чернь и благородные, все людишки узрят Силу и ощутят десницу Предвечного на своих плечах. И не думают, будто в Эсмонд-Круге собрались фокусники.
Забыли, кто здесь главный? Так мы напомним!
Осторожные шажочки… тихое восклицание… теплая слезинка на холодеющей щеке…
Холодно, ужасно холодно…
– Миледи! Кто же это… с вами такое?
Но голоса нет и, похоже, уже не будет.
– Х-р-р-рр…
– Я позову… Кого позвать-то?
Умненькая девочка эта аннис Вилф.
– Пр-ч-чь… Спр-чь…
– Я спрячу, я поняла… Вы не умрете, моя леди.
Я не умру! Теперь точно не умру.
От священного одеяния Мариеру Тою пришлось избавляться скотским образом – бросить в выгребную яму, чтобы уж точно никто не нашел и не опознал. Добавить воровство сохнувших на заднем дворе гостиницы штанов и рубашки – и получается, что служитель Предвечного, сам того не желая, превратился в святотатца и вора. Очень быстро, между прочим, превратился – всего неделя гонений и скитаний ушла, чтобы избавить тива Мариера от всех иллюзий относительно собственного морального превосходства над обывателями.
Еще до того, как началась это проклятая смута, в Солоницах тивам несладко приходилось. Что ни год – то наводнение, как ни лето – то неурожай, земли бедные, глинистые, народ озлобленный. Уже бы давно все побросали и подались бы в другие места, где житье полегче и побогаче, как раньше случалось. Но времена изменились, пустой земли в Янамари днем с огнем не сыскать, в соседних графствах тоже никого не ждут. Фабрики строятся и мануфактуры, города растут, людей все больше и больше, а земли все меньше. Вот и тянулись солоницевцы как могли, уповая лишь на милость Предвечного, и то в самом крайнем случае, потому что с каждым годом возможности тива Мариера становились все скромнее и скромнее. Он-то сам искренне полагал, что оскудение Силы происходит из-за убывания народной веры, и периодически пенял односельчанам на отсутствие духовного рвения. Те в ответ уверяли тива, будто верой крепки как никогда прежде, да только Предвечному, похоже, недосуг вслушиваться в мольбы простых смертных, которым потребны отнюдь не божественные откровения, а избавление кроликов от заразной опухоли, к примеру. Причем чем быстрее, тем лучше и для кроликов, и для людей. А Предвечный медлит. Почему?