– О! Рамману Янамарскому? Ну-ка, ну-ка, любопытно… Я думаю, он не обидится на тетушку Грэйн, верно? – она потерла ладони, подмигнула тиву и сломала печати, вскрывая письмо.

«Тетушка Грэйн?! Как мило. Значит, я правильно догадался», – обрадовался эсмонд.

Первые же строки письма заставили Грэйн удивленно присвистнуть:

– Ого! Ха, я так и знала! Ну, говорила же я, что с этой девкой дело нечисто! Теперь-то понятно – она все-таки из ваших. Не беспокойтесь, письмо непременно дойдет до адресата. А позвольте полюбопытствовать, что вы должны были передать на словах? А?

– Помилуйте, эрна! – воскликнул пленник. – Что же я могу добавить к письму юной девушки к своему жениху? Я всего лишь посланник Благословенного и не уполномочен вести переговоры с графом.

«Тетушка Грэйн» понятия не имела, с кем свела ее Судьба этой ночью.

– Да бросьте, кому как не вам вести с Рамманом переговоры. Хереварда он бы сразу на фонаре повесил, не так, что ли? Ладно, это дело покуда терпит. Девкой мы займемся позже, когда с другим разберемся.

Оценив, сколь много еще предстоит сделать – и в одиночку ведь наверняка! – Грэйн загрустила, посмотрев в звездное небо, лирично вздохнула. Как-то там Джэйфф? Выбрался ли с болот?

– Давайте, пожалуй, прощаться, сударь, – вспомнив про то, что все еще сидит, опираясь локтем о живот пленного эсмонда, ролфийка щедро предложила: – Хотите выпить напоследок?

Веселье ролфийки бурлило, словно пивная пена, перетекающая через край кружки. С таким настроением, как у «Тетушки Грэйн», людей не убивают. Даже ролфи.

– С удовольствием сделал бы глоточек вашего бренди, сударыня.

– Извольте, – и дала глотнуть из фляжки, заботливо придержав тиву голову, пока он пил. И даже попыталась объяснить, с чего вдруг такое великодушие. Почему-то ей показалось это очень важным – объяснить.

– Конечно, это неправильно, но мне совершенно не хочется вас убивать, сударь, – виновато призналась эрна Кэдвен и снова вздохнула. – Сентиментальной я становлюсь какой-то, самой противно! Прав был Джэйфф насчет баб, ох, прав! Жалостливые мы все-таки, добрые. Вот вы ко мне в голову зачем-то залезть пытались, а это ведь нехорошо. Нетактично. А отпусти я вас, небось, в спину сразу стрельнете. Ну и ладно!

Встав, Грэйн снова ухватила пленника за ноги и тем же манером, что и прежде, потащила его в обратном направлении – к дороге. Благо, борозда в снегу уже была ею пропахана изрядная. А пока тащила, рассуждала:

– Может, вам повезет, и вас тут найдут прежде, чем вы превратитесь в ледышку. Или, напротив, не повезет. Или вас сожрет ваш живоглот за проваленное задание…

Прислонив тива к лошадиному трупу, ролфи выпрямилась и утерла пот со лба. Все-таки служитель Живоглота оказался тяжеловат! Не замерз бы теперь! Поневоле чувствуя за беспомощного пленника некую ответственность, Грэйн пошарила вокруг и в конце концов прикрыла его лошадиной попоной.

– Ну, счастливо оставаться! – помахав на прощанье рукой, ролфийка потопала за сарай, где были привязаны ее кони. Про то, что эсмонд все еще спеленат рунами оков, Грэйн совершенно забыла. Действительно забыла, а когда вспомнила, то была уже настолько далеко от места событий, что в возвращении не было уже никакого смысла. Да к тому же и хмель из нее почти вышел, сознание прояснилось, и эрна Кэдвен чуть ли не с ужасом осознала, что именно наворотила за последние несколько часов. Ругнувшись, она сплюнула в снег и пришпорила лошадь. Она теперь знала, где находится это таинственное Этенхари – вот что главное.

А тив Мэриот Чес остался лежать и думать о вечном. О вечной и неизменной женской бестолковости, которая проявляется всегда в самый неподходящий момент. Бросить раненого пленника живым, но при этом не расколдовав, не удалив рун, могла только баба.

Рамман Никэйн, гражданин граф

Фельдмаршал Илдред Кан, прозванный за внешность и характер Носатым Филином, однажды уже вынес вердикт: «Цивильный вы человек, Рамман. Мирный по натуре и к военному делу душевной склонности не имеющий». И, строго говоря, самолюбие графа Янамарского ничуть от столь резкого приговора не пострадало. Мужчины же, как известно, на правду не обижаются. Рамман любил верховую езду, уважал лисью охоту – зрелище само по себе весьма кровавое, мог при необходимости кулаками поставить на место задиру и честь свою в дуэльном поединке отстаивал не единожды, но делать человекоубийство своей профессией не хотел никогда. Мундир, спору нет, придает мужчине дополнительный шик и весомость в глазах общества, однако игра не стоит свеч.

И все же невеликих познаний в тактике и стратегии хватило Рамману для того, чтобы остановить колонну защитников Дэйнла у естественной преграды – на холмистом берегу Найлы, и перекрыть единственную в этом направлении дорогу, пригодную для продвижения войск. Хотя горячие головы рвались вперед – грудью на подлых синтафских захватчиков.

– До позиций Хереварда рукой подать! Мы захватим их с ходу! – кричал в запале Камилен. – Одним решительным ударом!

– Остыньте, ради Меллинтан! Это же чистое самоубийство. Вам себя не жалко, так пожалейте этих храбрых людей! – рявкнул на него Рамман. – Разве вы не понимаете, что силы наши не равны? Так пусть у нас будет хотя бы небольшое преимущество в местоположении.

– А у нас оно есть? – осторожно поинтересовался господин, то бишь гражданин Дориарн Бур, школьный учитель словесности. – Нас ведь… как это… могут обойти с фланга.

– Могут, – согласился граф. – Но не сразу.

Теперь, очутившись на поле предстоящей битвы, он уже не чувствовал ни прежнего воодушевления, ни абсолютного бесстрашия и эйфории. Только страх и трезвое осознание того, что это сражение станет для большинства его соратников первым и последним, как и для него самого. Против пушек и драгун Хереварда им ни за что не устоять. Это так же очевидно, как разница между мужчиной и женщиной.

«Что бы сделал на моем месте Носатый Филин, обладай он теми же людскими силами и боевыми средствами? – вопрошал себя Рамман. И каждый раз отвечал без малейшей тени сомнения: – Он бы заманил синтафцев в Дэйнл и задал бы им жару в уличных боях». Так поступил бы любой профессиональный военный, но граф и законный властитель этих земель, предводитель всех благородных людей Янамари непоправимо запятнал бы честь свою, допустив разрушение столицы провинции. Времена многодневных осад и трех дней на разграбление миновали, в самом-то деле.

Так всегда бывает, когда желания сражаться хоть отбавляй, а умения не хватает. Многие добровольцы когда-то служили в армии, но их знания успели катастрофически устареть. Пара человек до сих пор ловко управлялись с фитилями аркебуз, но зато пасовали перед современными нарезными ружьями. Наскоро набранные пушечные расчеты тоже не радовали слаженностью и быстротой стрельбы. Ко всем прочим несуразицам мало кто из защитников Дэйнла умел правильно перестраиваться из колонны в каре. И немногочисленные кадровые офицеры были бессильны что-то изменить в столь короткий срок. Словом, янамарская революционная армия являла собой стадо, гонимое на убой, и Рамману Никэйну не оставалось иного выбора, кроме как бежать впереди всех под нож мясника.