Наверное, только шурианское, не убиваемое никакими смертельными раскладами умение надеяться на лучшее вкупе с чистокровным диллайнским упорством заставили графа забыть о безрадостных перспективах. Надо остановить Хереварда? Значит, остановим и за ценой не постоим.
Подмораживало. Бледное зимнее солнце слепило, но ни капельки не грело, а ветер выдувал из-под одежды накопленное тепло, но Рамман почти не чувствовал холода. Он дрожал от переживаний мелкой и, к счастью, почти не заметной со стороны дрожью. Впрочем, как и все остальные его соратники.
– Надо бы пристреляться к противоположному берегу, вашество, – задумчиво молвил капитан-артиллерист, почесывая бритый затылок, сдвинув на лоб кивер. – Жаль только, канониры мои свежего набора, неграмотные малость… Боюсь, не сдюжим.
Офицер беспомощно оглянулся на своих подчиненных, а Рамман даже не представлял, как ободрить этого человека. Оставалось только промямлить что-то вроде:
– Вы уж постарайтесь их к делу приспособить… э…
– Гурольт Тамм, ваша светлость… то есть гражданин граф, – исправился тот. – Не переживайте, сделаю, что смогу. Вот уже и кольев настругали. Мигом возведем частокол для защиты, – он махнул рукой в сторону, где копались канониры, оглянулся и неожиданно воскликнул: – Ого! Кажись, идут!
Синтафцы, так и не дождавшись противника в удобном для них месте, продвинулись вперед и теперь, должно быть, сделали для себя неприятное открытие – янамарцы тоже кое-чего стоят. Дозорный под свист и улюлюканье проскакал вдоль русла Найлы по противоположному, низкому берегу, мельком осмотрелся и быстро вернулся обратно, к своим.
– Сейчас начнется, – проворчал Гурольт Тамм. – Пойду-ка я, вашество…
Но Рамман уже не слышал его и не видел, потому что все органы его чувств были прикованы к синтафским колоннам, маршировавшим прямо, как ему казалось, на него. Одно дело, когда рядом на своем кресле-троне восседает Носатый Филин, который точно знает, что и кому делать в каждое конкретное мгновение сражения, а другое дело – когда ты сам на месте маршала Кана.
«Да, да, да, я помню, что говорил Филин, – лихорадочно утешал себя граф. – Война – это сущий бардак, а талант полководца заключается в том, чтобы заставить обезумевших от ужаса людей делать время от времени хоть что-то осмысленное. Но, Мать Меллинтан, как же страшно!»
А еще Илдред Кан утверждал, что зимой ни один нормальный человек не воюет, а если воюет, то лишь будучи в полной уверенности в своей победе. Раз уж Херевард Оро выступил против Файриста в столь неурочное время, значит, не сомневается в успехе. Наверняка эсмонд все спланировал и подготовился заранее, засылая в Янамари своих агентов-агитаторов, подсыпая в и без того неспокойный котел народного недовольства новые порции жгучего перца ненависти к Эску. Большую армию собрать незаметно сложно, а вот небольшую и мобильную – вполне.
Синтафцы тем временем разворачивали позиции, собираясь не мешкая вступить в бой с упертыми бунтовщиками. Налететь хищной стаей и наказать строптивцев так, чтобы любым другим неповадно было.
– Что будем делать? – тихонько спросил Камилен, выглядывая из-за плеча Раммана.
Тот сдержался, чтобы не напомнить гражданину комитетчику, что большая часть вины за происходящее лежит и на нем. Но кусать локти было поздно всем.
– Сражаться, конечно.
Вышло резко и громко. Люди, строившие укрепления, повернулись к гражданину графу, словно ожидая от него чего-то особенного. Рамман же, в свою очередь, много раз видевший, как Носатый Филин двумя-тремя фразами затрагивает самые потаенные струны в душах солдат, заставляя их забыть о скорой смерти, не знал никаких зажигательных слов.
– Я – не Херевардов холоп, я – свободный человек. И никуда отсюда не уйду, – буркнул он и стал заряжать свое ружье, чтобы хоть как-то скрыть смущение. Щеки его пылали не столько от мороза, сколько от стыда.
«Надо же быть таким косноязычным!» – ругал граф себя.
Но очень скоро ему стало не до самобичевания. Со стороны врага раздался пушечный выстрел. Сначала один, потом второй и третий. В высокий берег Найлы врезался снаряд и выворотил дерево прямо с корнем. В разные стороны полетели комья земли.
Синтафские фейерверкеры пока еще только пристреливались к позициям янамарцев, но всю долину реки быстро заволокло густым сизым дымом. От этого стало еще страшнее, потому что грохот все нарастал и нарастал, оттого казалось, словно все без исключения снаряды летят прямиком в тебя. Леденящий ужас сковал янамарцев, как речку мороз: женщины попадали на землю, пытаясь вжаться в ее спасительную твердость, мужчины, особенно те, кто раньше никогда не отбывал воинской повинности, перепуганно озирались кругом в поисках защиты.
– Рассыпать строй! – по привычке проорал кто-то из офицеров и тут же досадливо сплюнул в снег коричневым от табака сгустком. – Тьфу! Да не толпитесь вы, как бараны! Не сбивайтесь в кучу!
– А может, мы того… вперед пойдем? Пока не видно ничего. А?
Камилен как-то совсем уж по-мальчишески дернул Раммана за рукав.
– Пойдут они. Причем вверх по склону. А мы будем стоять и ждать. И когда они пойдут, начнем по ним стрелять.
Говорил граф отрывисто, будто с маленьким ребенком. Во рту пересохло, а сердце стучало где-то в горле за кадыком тревожное «тук-тук». «Бу-бух» отвечала ему гладкоствольная 12-фунтовая пушка на той стороне реки.
– Мы же свободные… мы – свободные люди… мы не крысы, чтобы нас гонять… – тихо шептал вместо молитвы школьный учитель.
Ему вторила Майрра Бино – единственная женщина в Комитете. Отчаянная душа, она не поддалась на уговоры мужчин остаться в Дэйнле. Теперь, возможно, бывшая синичанка жалела о своем решении, но не менее крепко сжимала в руке тесак.
– Хватит с нас угнетателей… Натерпелись… от диллайнских умников… что прежних, что нынешних… Спасу никакого нет честным людям…
Она бурчала и бурчала, наливаясь злостью и упрямством, как зреющее яблоко соком. Собственно, гнев уже вызрел в народе янамарском. Иначе Херевардовы агитаторы не достигли бы цели – не взорвали бы изнутри провинцию, не подняли бы супротив Аластара. Сколько уже рекрутских наборов было, и что? Обыватели посопели носом, излили гнев в анекдотах и смирились с неизбежным. Еще бы и Эск понимал, что такое положение дел только до поры до времени.
Синтафцы же, наконец, пристрелялись. И обрушили на позиции обороняющихся новую порцию снарядов. Вот тогда-то и началось подлинное безумие.
Херевард осторожно оттянул веко жертвы. Так и есть – глаза пусты и неподвижны, как у фарфоровой куклы. Дыхание спокойное, пульс ровный. Пригретый и прикормленный тив-изгнанник просто заснул хмельным тяжелым сном, откинувшись на подушки сиденья, и даже не заметил, как в разум его явился маг. И не узнает уже никогда – ни в жизни, ни после смерти. Глава Эсмонд-Круга никогда не испытывал потребности в мучительстве и сейчас постарался облегчить жертве последние мгновения. Сон, плавно переходящий в смерть, разве это не то благословение, о котором мечтают многие безнадежные больные? Помнится, папаша Аластара сдыхал долго и мучительно, разлагаясь заживо и моля Предвечного о смерти.