– Я могу быть каким угодно, Элизабет, только не ханжой и не лицемером.
– Даже в этом случае…
Он сухо прервал ее:
– Даже в этом случае… Я не сомневаюсь, что вы примерная дочь и раз в неделю навещаете родителей. Может быть, даже завтракаете с ними по воскресеньям.
Элизабет не знала, что на это сказать. Да и что она могла сказать, если собственного отца не видела с тех пор, как они поспорили по поводу завещания матери? Значит, уже десять лет…
– Несомненно, – натянутым тоном произнесла она.
Роган остро взглянул на нее. Он сразу расслышал, что она не слишком убеждена в сказанном.
– Или ужинаете по пятницам?
– Возможно.
Теперь Роган убедился, что был прав в подозрениях. Ее словам не хватало убедительности.
– Или, как и я, предпочитаете быть подальше от них?
Бледные щеки Элизабет слегка порозовели.
– Не думаю, что вам интересно говорить обо мне.
– Уверяю вас, интересно, очень!
Роган притворился, что рассматривает копченого лосося, а сам из-под опущенных ресниц наблюдал за Элизабет.
– Вы можете выбрать путь трудный или легкий, Элизабет. Выбор за вами.
– Я не думаю…
Он пожал плечами:
– Хорошо, значит, трудный. У вас оба родителя живы?
У нее напряглись скулы.
– Нет.
– Оба умерли?
– Нет.
– Мама умерла?
– Да.
– А папа?
Она стиснула зубы:
– Роган…
Он проворчал:
– Не нравится разговор о себе самой, да? Это смешно, Элизабет.
Она глубоко вздохнула:
– Мой отец еще жив.
– И?..
– У нас с отцом совершенно разная жизнь. Мама умерла десять лет назад, а вскоре после ее смерти он опять женился.
Роган легко догадался, как ее это ранило.
– Злая мачеха?
– Не знаю, я ее никогда не видела, – холодно ответила Элизабет.
– А с отцом вы видитесь?
– Обмениваемся рождественскими открытками. На всякий случай у него есть номер моего мобильного.
– И?..
Она скривила губы.
– И пока больше ничего.
Роган почувствовал, что она так же сердится на своего отца, как он на своего, и пробормотал:
– Похоже, Элизабет, у нас с вами больше общего, чем мы сначала думали.
На первый взгляд Рогану показалось, что они с Элизабет совершенно разные. Сейчас, однако, он предположил бы, что они оба вышли из одинакового детства: преждевременная смерть обожаемой матери и весьма неопределенные, на грани любви и ненависти, отношения с отцом.
По сути дела, они с Элизабет очень похожи. Нельзя сказать, чтобы ему это очень нравилось…
Элизабет с перекинутой через плечо сумкой, в которую она кинула купальник и полотенце, уже почти спустилась вниз.
– Куда это вы с утра пораньше?
Она подняла голову – с широкой галереи на нее смотрел Роган.
Действительно, было еще раннее утро, едва за семь, но, как и она, Роган уже встал и оделся. На нем опять были черная футболка и джинсы. Длинные волосы влажно поблескивали, наверное, он только что вышел из душа.
Элизабет с трудом натянула на лицо маску равнодушия:
– Я люблю с утра поплавать.
Сегодня особенно хотелось поплескаться в холодной воде: после вчерашнего разговора об отце ее всю ночь мучили неприятные воспоминания, и она не выспалась.
Роган мрачно насупился:
– Где поплавать?
– В Лондоне я хожу в оздоровительный клуб, а здесь – на море.
От морской воды, конечно, в какой-то мере страдали волосы и лицо, но Элизабет нравилось начинать день с плавания, и она не понимала, почему надо отказываться от такой радости. Тем более что спуск с утесов на песчаный пляж был довольно легким.
Роган внимательно смотрел на нее:
– И вы проделываете это каждое утро с тех пор, как здесь появились?
– Да.
– Одна?
– Да…
– И никто не знает, куда вы пошли? – спросил он угрожающе мягким тоном.
– Роган…
– И не вздумайте разговаривать со мной снисходительным тоном – я не ваш студент и меня не так легко сбить с толку!
Элизабет и сама знала, что этого человека она вряд ли могла бы чему-нибудь научить.
Она поджала губы:
– Послушайте…
– Нет, это вы послушайте! Либо вы меняете планы и плавать не пойдете, либо я отправляюсь с вами. Не хочу волноваться, как бы вы случайно не утонули.
Она сразу представила себе, как эта мускулистая глыба плывет всего в паре гребков от нее, и пульс у нее зачастил. Тем не менее подбородок она задрала:
– У вас, разумеется, сохранилась привычка командовать людьми, но приказывать мне, что делать, а чего не делать, вы не можете.
– Я могу запретить вам плавать в своей бухте. Это моя, личная бухта, – спокойно уведомил ее он.
«А-а, ну да, он имеет право запретить, можно не сомневаться!»
– Мне двадцать восемь лет, и я сама могу решить, что для меня опасно, а что – нет.
Он нахмурился.
– Моей матери было сорок два, но это не помешало ей утонуть в бухте, в которой вы сейчас собираетесь плавать одна!
Элизабет слишком поздно вспомнила, что мать Рогана упала – или спрыгнула? – со скалы в море. Элизабет только не поняла: это та самая бухта, в которой она плавала каждое утро?
– Ох, извините, Роган, я сказала не подумав…
– Вот только не надо банальностей, я их все равно не оценю. Так вы оставляете вашу идею или мне придется идти с вами?
– Вы действительно так серьезно к этому относитесь? – с сомнением спросила она.
– Сейчас не время и не место для шуток, – мрачно заверил Роган.
У него кровь застыла, когда он представил себе, как прибой выносит на берег безжизненное тело. Попутно ему представились стройные ноги и узенькое бикини…
– Я все-таки пойду с вами, Элизабет. Или вы не пойдете вообще. Вам решать. – И он воинственно скрестил руки на груди.
Она поморщилась:
– Не велик, однако, выбор.
Роган даже не потрудился ответить. Он только наблюдал за ней прищуренным взглядом. Сегодня утром она выглядела не лучшим образом. Бледная. Под глазами тени.