— Неси сюда! — прокричала сверху ведунья.
Обхватив кувшин одной рукой, я полез по осклизкому откосу. Чуть не сорвался, извалялся в глине, но никто из орков и не подумал мне помочь. Выражение их морд напоминало то, с каким, наверное, смотрят солдаты из оцепления на саперов, копающихся около «неопознанного предмета», по поводу которого есть все основания подозревать, что он того и гляди взорвется. С трудом поднявшись на обрыв, я затравленно взглянул на старуху. Вот карга — сама затеяла всю эту историю, а в грязи мне плюхаться! Однако орчиха лишь милостиво кивнула мне и поманила молодого вождя:
— Неси кошмы!
Тот кивнул, через минуту на траве была расстелена чистая и почти сухая ткань. Я поставил на нее кувшин, обтер бока краем тряпки. Горшок как горшок, вроде как для вина. Идеально шарообразная форма, запечатанное чем-то узкое короткое горлышко. Рукояти обломаны. По глазурованной поверхности вьются какие-то полосочки-узорчики.
Старуха подковыляла ко мне и невежливо оттолкнула — дескать, иди, теперь моя работа. Я пожал плечами и сел поодаль. Думал, что ведунья постарается вскрыть сосуд, но она уселась на колени и снова завела свои песнопения.
«Как же они мне надоели! — раздался в голове приглушенный голос Матушки-Земли. — Можно подумать, что она сама горшок разбить не может!»
«Боится, — подумал я. — Мало ли? Инициатива, говорят, наказуема».
Богиня коротко хихикнула, а горшок пошел трещинами и осыпался глиняной крошкой. Орки восхищенно взвыли. Еще бы — из-под осколков заблестели золотые монеты, брызнули искрами драгоценные камни.
— Бери, Шуфор-князь, бери и делай то, что собрался! — торжественно произнесла старуха.
Молодой богатырь поклонился так низко, как не кланяются даже старшим князьям, встал на колени и принялся собирать монеты в кожаный мешок. Но вдруг глаза ведуньи остекленели, рот открылся — словно вот-вот инфаркт хватит. Но обошлось. Затравленно оглянувшись, она подозвала меня и, выбрав из кучки несколько неограненных камней, вложила мне в ладонь:
— Не было такого, чтобы Матушка говорила в пользу мужчины! Но я верю своей душе…
Пришлось снова плюхаться на колени в жидкую грязь и тыкаться лбом в землю. А как иначе выразить благодарность?
В общем, когда мимо нас потянулись первые сотни всадников, я был богаче на полдюжины то ли алмазов, то ли еще каких минералов — не очень-то разбираюсь в геологии. Но если судить по взглядам ведуньи и Шуфор-князя, эти камешки здесь ценятся весьма высоко.
Я дождался, когда с нами поравняется «походный лазарет». Еще раз убедился в том, что Темный Властелин был весьма изобретательным генетиком, страдавшим, правда, гигантоманией. В волокуши с ранеными были запряжены звери, походившие одновременно и на буйволов, и на медведей: мохнатые, с когтистыми широкими лапами и украшенными длинными рогами головами. Подойдя поближе, я вздрогнул от неожиданности. Оказывается, волокуши не тащились по земле, а плыли сантиметрах в десяти над ней. Приглядевшись, я заметил под каждой повозкой выводок мелких духов воздуха и вдруг осознал, что ничего толком не знаю о мире, в который меня занесло. Оказывается, шаманы тут не только в бубен бьют, но при необходимости могут облегчать быт соплеменников. Только вот необходимость тут оценивается весьма строго.
Задумавшись о возможностях местных умников, я чуть не пропустил волокушу, на которой сидела Жужука. Ей пришлось помахать мне рукой, привлекая внимание:
— Эй, Мышкун, иди сюда! Нечего ноги бить! Лекарям тут место!
Устроившись под теплым боком орчихи, я вдруг понял, как устал, промок и продрог. Хлебнул «универсального исцелителя», но озноб не проходил.
— Да ты никак приболел, братишка? — забеспокоилась Жужука. — Так скинь халат, залезай под шкуры и грейся.
И потом, приняв грязный сверток, в который превратилась моя одежка, добавила задумчиво:
— А халат тебе новый надо — этот совсем старый уже. Ладно, спи, Мышкун, а я брата спрошу, может, поможет…
Мерное покачивание левитирующей волокуши, тепло не промокающих под дождем шкур, запахи мокрой земли, молодой травы, дыма, сырой шерсти… Я моментально уснул и проснулся, естественно, у костра в тумане.
Здесь меня, оказывается, уже ждали. На одном из камней расположился Богдан. На этот раз он походил не на галантного гардемарина, а на отпетого флибустьера. Левый глаз закрывала повязка, лоб охватывала темная бандана. Кроме кобуры с револьвером, на поясе висела сабля, а из-за пояса торчал еще один пистолет. В руках Богдан держал музейное ружьецо, ласково уложив цевье на сгиб локтя.
При моем приближении Богдан встал, стало заметно, что и его камзол полностью утратил свой прежний пижонский вид. Потрепали земляка, похоже, крепко, но выглядел он бодро и даже улыбался.
— Салют, зеленый! — помахал он рукой. — Наконец-то и ты тут. Не поверишь, только я собрался отдохнуть по-человечески, как все опять заверте…
— Я — тоже. Кстати, спасибо за топорик, выручил меня.
— Не за что! — отмахнулся Богдан. — А чего это ты нынче полуголый?
— Как спал — так и перенесся, хорошо хоть оружие при мне.
Я равнодушно пожал плечами и вдруг сообразил, что снятые перед сном сапоги тоже оказались на моих ногах. Причем по-прежнему полные грязной дождевой воды.
Стянув сапоги, я пристроил их поближе к огню, да и сам пересел так, чтобы было потеплее. Все-таки хорошая штука этот магический костер — и от обуви, и от штанов сразу же повалил пар, но жара я не ощущал.
— Что с глазом? — поинтересовался я.
Я все же доктор, хоть и психиатр. Клятву ту самую давал. Может, меня сюда вытащили в качестве лекаря?
— Стреляли.
Фраза из известного фильма улыбнула обоих. Я успокоился: если пациент не только болтает, но и улыбается, значит, все уже в порядке, рана не опасна.
Арагорн появился, как всегда, внезапно и с важным видом уселся на валун. Он был не в привычной мне «земной» одежде, а в какой-то попугайской хламиде, сплошь затканной золотом и драгоценностями, из-под которой, правда, торчали совершенно не подходящие по стилю берцы. Но больше всего умилял чепец (или все-таки берет?), украшенный разноцветными перьями и усыпанный самоцветами, с бляхой. Жаль, что Киркоров и Верка Сердючка не увидят, а то бы умерли от зависти и избавили бы россиян от своего творчества. Закинув ногу на ногу, бог тщательно расправил складки одеяния и уставился на нас взглядом университетского профессора, дождавшегося, когда к нему на зачет придет самый злостный прогульщик. От тяжести этого взгляда мне стало не по себе.
— Итак, господа, что вы знаете о Мироздании? — строго спросил Арагорн.
— Оно существует. Что-то еще? — моментально нашелся Богдан.
Ара сделал равнодушное лицо, закатил очи и кивнул мне: мол, с этим все ясно, послушаем тебя.