Огни все еще горели в небе. Вырывая голову из-под воды во время размашистых саженок, Шеф видел в небе сразу два факела, один почти опустившийся в море, другой еще высоко. Пятьдесят гребков в теплой как парное молоко воде, и вот он уже перебирает руками по якорному канату «Победителя Фафнира». Вниз склонились лица, короля узнали, совместными усилиями втащили на борт.
– Сколько человек на борту, Ордлав? Достаточно, чтобы идти на веслах? Нет? А поднять парус? Тогда давай. Руби канат. Идем к выходу из гавани.
– Но там заграждение, государь.
– Уже нет. – Шеф показал рукой. Как только первые камни из катапульт посыпались в воду вокруг суетящихся диверсантов и засвистели над их головами, началось отступление. Но они успели разбить одно из железных колец, прикреплявших заграждение к молу, или распилить бревно. Заграждение было снято, его свободный конец уже дрейфовал к берегу, открывая проход в гавань. И за ним, около каменной стенки, что-то виднелось. Характерное падающее движение подсказало Шефу, что это ряд весел, опущенных сверху, из позиции отдыха, в воду для гребли. В гавань шла галера. А вместе с галерой греческий огонь.
«Победитель Фафнира» уже двигался, подгоняемый легким ночным бризом, но только-только начал набирать ход. Слишком медленно, и форштевень развернут прямо на невидимую угрозу. Форштевень, через который не могут стрелять катапульты. Шеф понял, что через десяток секунд он превратится в обугленный, но живой кусок мяса, как это было с Сумаррфуглом. Шеф вспомнил, как скрипела и крошилась под его рукой сгоревшая кожа, когда он из милосердия добил того кинжалом. Только для него самого такого кинжала не найдется. Откуда-то сбоку над самой водой донеслось щелканье взводимых арбалетов, удар пронзающих тела и доспехи стрел, прямо над головой вспыхнул еще один осветительный снаряд. Шеф ни на что не обращал внимания. Не повышая голоса, он заговорил с Ордлавом:
– Возьми право руля. Пусть передний мул целится в выход из гавани. У нас будет только один выстрел.
Среди лязга стали и воинственных кличей Шеф смог различить еще один звук. Странный рев, знакомый, но неожиданный. Какое-то время он не мог понять, что это. Ордлав тоже услышал его.
– Что это? – крикнул он. – Что там за дьяволы рвутся? Это укрощенный ими зверь или колдовской смерч налетел из мира Хель? Или это шум ветряной мельницы?
Шеф улыбнулся, он узнал звук.
– Это не зверь, не смерч и не мельница, – отозвался он. – Это работают гигантские воздуходувные мехи. Но я что-то не слышу кузнечного молота.
В сотне ярдов от них siphonistos Димитриос увидел сигнал людей, которые рубили и пилили край плавучего заграждения, – отчетливо различимый в темноте белый флаг, которым яростно размахивали из стороны в сторону. Димитриос в знак согласия кивнул капитану. Ударили весла, галера пустилась в свой стремительный бег на добычу. Вдруг в небе вспыхнул огонь, и стало светло, как днем. Гребцы остановились, капитан, лишившийся прикрытия мрака, повернулся к Димитриосу за дальнейшими указаниями.
Но ведь Димитриос уже подал знак работающим на мехах. Они постарались изо всех сил, и от этого по разложенной под медным котлом пакле побежало пламя. Первый помощник Димитриоса уже взялся за рукоятку насоса, сначала неподатливую, но оказывающую все меньше и меньше сопротивления следующим яростным качкам, при этом он негромко считал: «… семь, восемь…»
Эти цифры грозно врезались в сознание Димитриоса, он никогда не забывал об опасности, исходящей от его оружия. Если давление станет слишком велико, котел взорвется, и командир сам превратится в обгорелое бревно, как приговоренные преступники. Если же сифонисты остановятся после того, как уже начали разводить огонь, Димитриос утратит свое внутреннее чувство достигнутого в котле жара и давления. Но если они будут продолжать грести в этом дьявольском свете на катапульты, уже заряженные и нацеленные… А длинная узкая галера продолжала потихоньку скользить вперед с занесенными для следующего гребка веслами, она уже входила в гавань, ее таран едва не коснулся плавучего заграждения…
В любое мгновенье их могут потопить. Или взять на абордаж. Пока Димитриос колебался, от вершины медного купола, у которого качали насос его помощники, разнесся пронзительный свист, с каждой секундой становившийся все сильнее. Это предохранительный niglaros сигнализировал об опасности. Нервы Димитриоса, до предела напряженные огнями наверху и зловещей неизвестностью гавани, не выдержали.
– Право на борт! – отчаянно закричал он. – Направо, направо! Вдоль мола! В гавань не входить!
Крик, удары плетью, и это по плечам высокооплачиваемых и уважаемых греческих гребцов. На левом борту налегли на весла, на правом затабанили. Галера, так и не войдя в гавань, неторопливо развернулась вдоль каменной стенки с наружной стороны, весла левого борта пришлось поднять, чтобы избежать столкновения. Димитриос разглядел испуганные лица, уставившиеся на него с расстояния в неполные десять футов, это были уцелевшие из первого атакующего отряда, они смотрели так, словно собирались прыгнуть. Пока он их рассматривал, их отшвырнуло прочь, они посыпались в воду с перебитыми ребрами и поломанными костями: одна из катапульт варваров попала в цель.
Невысокая галера была за молом в безопасности. А впереди, уже меньше чем в пятидесяти ярдах, Димитриос завидел свою цель. Люди в доспехах, сражающиеся на краю мола. Он может подойти к ним, остановиться в последний момент, когда начнется прибрежная отмель, и выпустить огонь. Как раз вовремя, пока давление не перешло опасный предел. Димитриос слышал, что посвистывание уже превратилось в нескончаемый вой, краем глаза видел, что двое качающих насос отскочили от рукоятки, люди на мехах испуганно на него озирались, все боялись, что котел сейчас взорвется и выбросит на них пламя.
Но он, Димитриос, был мастером. Он знал прочность труб, которые паял собственными руками. Он развернул поблескивающее медное сопло, толкнул горящую лампу вперед, в положение поджига. На молу он может сжечь не только врагов, но и своих союзников. Но это правильная тактика, да и кто они такие, эти римляне и германцы, еретики и раскольники. Это будет лишь прелюдией к вечному огню, в котором всем им предназначено гореть. Рот его исказился в безжалостной усмешке.
Как раз позади него форштевень «Победителя Фафнира» только что миновал выход из гавани. Шеф взобрался на самую верхушку драконьей головы, чтобы разглядеть, что произошло в то мгновенье, когда его катапульты очистили оконечность мола. Он увидел задранные вверх весла, понял, что галера разворачивается. Кожа его на мгновенье покрылась мурашками, когда он представил – а вдруг греки пустят свой таинственный огонь назад, прямо в него. Но эта мысль тут же исчезла, вытесненная холодной логикой. Греческий огонь сжигает все, даже греческие суда. Галера не сможет стрелять огнем назад, через собственную корму. Посвист стрел, пущенных лучниками с мола, не значил для Шефа ничего. Он искал взглядом свою цель.
Вот она, развернувшись кормой, скользит прочь, к берегу, а в середине ее, вокруг непонятного медного купола, разгорается бледноватое сияние, и все сопровождается пронзительным свистом. Греки собираются выстрелить из своего орудия. И на прицеле у них Бранд, Шеф знал это. Что ж там мул, выстрелит он когда-нибудь? Капитан катапультеров Озмод пригнулся к своей машине, разворачивает ее хвост, разворачивает…