– А почему вы не в одной школе учитесь? – полюбопытствовала Настя.
– Манина школа – самая новая и самая большая, мы бы с радостью там учились, но мама работает во второй школе, вот и мы учимся там, – терпеливо объяснили мы.
– А что, обязательно учиться в той школе, где работает мама?
– Ну, – замялась я и покосилась на Каринку, – в нашем случае обязательно. Чтобы мы постоянно были у нее на виду и чего-нибудь не вытворили.
– Ага, теперь я про вас почти все знаю, – удовлетворенно потерла руки Настя. – А сейчас знаете что вы будете делать? Сейчас вы будете со мной «Скалолазку» петь!
– Какую «Скалолазку»?
– Это песня такая. Известная. Не помню, как певца зовут.
– Не знаем мы такой песни.
– Совсем не знаете?
– Совсем.
– Тогда давайте я буду петь по строчке, а вы следом будете повторять то «скалоллллллллллазка моя», то «аллллллллльпинисточка моя»! Нам надо животных перекричать. Ну как?
Вообще с первого раза мы мало что понимаем. Нам можно по восемь раз повторять «иди, сделай уроки» или «убери за собой со стола». Вроде слова мы слышим и даже в смысл вникаем. Но на свой счет отнести этот смысл не умеем. Посему периодически напрашиваемся на нагоняй.
Однако есть вещи, которые мы схватываем буквально на лету. Чаще всего это вещи, которые категорически не по душе взрослым. Непонятно, как оно так выходит, но угодить родителям у нас получается в тысячу раз реже, чем подсуропить им. Поэтому ничего удивительного, что второй раз просить нас перекричать живность Насте не пришлось. Мы с готовностью набрали полные мехи воздуха и завели такой нечеловеческий ор, что содрогнулись все соседние холмы.
– Я спросил тебя: зачем идете в горы вы? – орала Настя.
– Скалллллллоллллллллазка моя! – вторили мы. – Скалллллллолллллллллллазочка!
– А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой…
– Алллллллллллллльпинистка моя! Алллллллллллльпинисточка!
Живность с холма напротив билась в несусветном раже. Собаки выворачивались наизнанку от бешеного лая, мычали коровы, мемекали козы, хрюкали свиньи. Казалось – еще немного, и холм добровольно выдерется с корнем и ляжет на какой-нибудь дальний, безвозвратный курс. Мы так распалились в попытке перекричать взбесившихся животных, что не сразу обратили внимание на какой-то посторонний, но очень знакомый звук.
– Мария!
– А потом, за эти проклятые трещины…
– Дети! Маня!
– Скалллллллоллллллллазка моя! Скалллллллолллллллллллазочка!
– МАРИЯ!
Мы резко обернулись.
Под крепостной стеной, близоруко щурясь и бликуя на солнце очками, стоял дядя Миша. Несмотря на невыигрышное место дислокации, вид он имел такой, что мы молча потопали вниз. Пока мы с виноватым видом строились перед дядей Мишей в понурую шеренгу, живность с соседнего холма продолжала биться в истерике, и только через минуту-вторую, тяжело отлаиваясь и отхрюкиваясь, начала притихать.
– Что тут происходит? – Дядя Миша навис над нами грозовой тучей.
– Здрассьти, Дядьмиш! – попытались отвлечь его вежливым приветствием мы.
– Ничего себе «здрассьти»! Я вас спрашиваю – что тут происходит? Это надо было такой шум поднять, чтобы я в своем кабинета его услышал и примчался утихомиривать вас?
– Мы «Скалолазку» поем, – пискнула Настя. – Высоцкого. Во, от страха вспомнила фамилию певца.
– Это называется петь?
– Пап, мы хотели живность перекричать, – вступила Манька.
– Зачем?!
– Чтоб эхо услышать.
Дядя Миша какое-то время глядел на нас вытаращенными от изумления глазами. Потом начал смешно приседать и хлопать себя по бокам. Если бы он это делал с улыбкой, мы бы расхохотались, но он выдавал эти свои телодвижения с таким свирепым лицом, что мы смотрели на него молча.
Через минуту он все-таки перестал приседать, побагровел лицом и устроил нам настоящую головомойку в лучших традициях Ба. Правда, до лексикона Ба ему было далеко, поэтому мы периодически подсказывали ему правильные слова. Дядя Миша подхватывал их и распекал нас дальше. Так что благодаря нашим подсказкам его воспитательная речь обогатилась словами «азраилы», «аспиды», «иблисы» и «дегенератки».
Вдоволь выговорившись, он загрузился припасами и погнал нас вниз – к речке. Постелил на берегу полотенца, разложил на скатерти бутерброды, проследил, чтобы мы всё съели, и, грозно рыкнув на прощание, ушел обратно на релейный завод – медитировать в очередное свое открытие.
– Па, а как ты нас из окна разглядел? – крикнула ему в спину Манька.
– В бинокль, – буркнул дядя Миша.
– У тебя в кабинете есть бинокль?
– Нет. У заводского сторожа взял. Смотрите у меня!
– Смотрим, смотрим!
Остальное утро мы провели просто замечательно. Сначала плавали в речке, мы – в купальниках, а Каринка – при полном боевом обмундировании – в жилете и с двумя рогатками наперевес. Объяснила она это тем, что нужно тренироваться на случай диверсии с вражеской стороны. Потом мы загорали на солнышке и Настя рассказывала про своего папу. Оказалось, что дядя Юрик работает в месте с таинственным названием «Петровка». В этой Петровке работают все следователи Москвы. Расследуют такие опасные дела, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
– Да ну эту Америку, пойду на Петровку работать, – лязгнула из-под сохнущего бронежилета Каринка. Картонные погоны пали в воде смертью храбрых, поэтому сестра сейчас сосредоточенно оттирала их ошметки с жилета и раздумывала, из чего бы такого сделать погоны, чтобы они переносили любые погодные условия.
– Хорошо переносит влагу камень, – важно задвигала бровями я.
Каринка вынырнула из-под жилета и постучала себя по лбу:
– Ты вообще соображаешь, что говоришь?
– А железо? – пошла на уступки я.
– Железо – это идея. Ладно, посмотрим, – шмыгнула носом сестра.
Вдоволь позагорав, мы вдруг резко проголодались, взяли штурмом соседний виноградник и, отчаянно гримасничая, сожрали целый куст незрелого, обработанного от вредителей каким-то пахучим химикатом винограда. Настя плакала от такого вселенского счастья и приговаривала, что в Москве ничего подобного в жизни бы с ней не приключилось. Чтобы прямо с куста! Грязными руками! Есть немытый виноград!
– Вот, тут даже какая-то птичья какашка, – ткнула она пальцем в белую кляксу, – есть или не надо?
– Ты чего? Не надо! – зашикали на нее мы.
– А то мало ли, – вздохнула Настя.
Потом мы пошли на релейный завод – представлять нашу московскую гостью дяде Мише. А то наорать-то он на нее наорал, а по-человечески познакомиться не успел.