Book.

Подобные проблемы имели место во флотах и других воюющих государств. Там ради усиления зенитного вооружения с эсминцев часто демонтировали торпедные аппараты и орудия незенитного главного калибра. У нас по разным причинам на столь радикальные меры ни на одном из флотов не пошли. Те немногие радиолокационные станции, что мы стали получать от союзников, монтировали прежде всего на корабли Северного флота, черноморцы так до окончания военных действий ни одной не получили. В результате советские эсминцы в условиях угрозы воздушных ударов действовать без истребительного прикрытия не могли. И уже тогда это было очевидно всем.

О трагедии 6 октября 1943 г. много писалось как в закрытых, так и в открытых изданиях. При этом нигде не печатались документы, связанные с разбором операции. Известны лишь выводы, изложенные в Директиве Ставки ВГК от 11 октября 1943 г. [86] Однако, уже начиная с первых отчетов, в качестве основного непосредственного виновника назывался командир дивизиона капитан 2-го ранга Г.П. Негода [87] . Прежде всего сразу вспоминают о задержке, связанной с вылавливанием экипажа германского разведчика. Глубокого смысла в подъеме летчиков скорее всего не было. Но, во-первых, не каждый день появляется возможность взять таких пленных. Во-вторых, к крымским берегам ходили уже десяток раз — и ни разу корабли не подвергались действенным массированным ударам с воздуха. Кстати, скорее всего этот факт повлиял и на начальников Г.П. Негоды, после каждого налета надеявшихся, что он будет последним. Даже если вспомнить «Ташкент», то ведь и его потопить в море немцы так и не смогли…

Схема вооружения эсминца «Способный»

Наконец, в-третьих, надо иметь в виду, что за эти 20 минут корабли, идя со скоростью 24 узла, могли приблизиться к своему берегу на восемь миль, 28-узловым ходом — на 9,3 мили, а если бы развили 30 узлов, то преодолели бы 10 миль. Во всех случаях первый удар был неизбежен, и его результат скорее всего остался бы тем же.

Второй налет состоялся в 11:50, то есть через три с лишним часа. Все это время «Способный» буксировал «Харьков». Каких только ценных и бесценных рекомендаций не выдали комдиву… после войны. Некоторые даже считали, что Г.П. Негода должен был бросить «Харьков» в качестве приманки и отходить двумя эсминцами к базе. Хотелось бы увидеть хоть одного советского военачальника, который бы смог приказать бросить в 45 милях от побережья противника находящийся на плаву эсминец. А если бы противник его не потопил, а взял и привел на буксире в Феодосию? Невероятно? Настолько же, насколько ожидать от советского военачальника, что он бросит посреди моря свой корабль.

Был и второй вариант: снять экипаж и «Харьков» затопить. На это ушло бы минут 20–30. Но кто знал, когда будет следующий налет — и будет ли он вообще. Утопили бы ценный корабль, который могли привести в базу, а авиация противника возьми и больше не появись. Кто за это отвечал бы? Г.П. Негода взять на себя такую ответственность был явно не готов. Правда, получив донесение о повреждении «Харькова», командующий флотом дал шифровку именно с таким распоряжением. Но, во-первых, этой телеграммы в Архиве ВМФ не найдено, а здесь есть очень важный момент: командующий затопить «Харьков» приказал — или только рекомендовал? Согласитесь это не одно и то же. Во-вторых, по некоторым данным, эта шифровка до второго налета к Г.П. Негоде не попала.

Ну, и в-третьих: зная время третьего налета, можно с уверенностью сказать, что при любых действиях командира отряда корабли бы его не избежали. Ситуацию с истребительным прикрытием мы уже разобрали, так что результат удара скорее всего также не изменился, но события бы произошли раза в два ближе к нашему берегу.

Анализ дальнейших действий командира дивизиона опять вернет нас к уже рассмотренным вопросам. Единственное, что заметно изменилось после второго удара, — это качество управления силами. Больше Г.П. Негода в свой адрес шифровок (по крайней мере, своевременно) не получал, хотя их ему посылали. Точно так же не доходили до адресатов шифровки с «Беспощадного». Таблица условных сигналов на период действий кораблей не составлялась, поэтому связь оказалась чрезвычайно громоздкой, она вообще работала с большими перебоями. Начальник штаба эскадры длительное время оставался в неведении относительно развития событий, так как развернутый в Геленджике узел связи не имел достаточного количества средств.

Завершая разговор о месте и роли командира дивизиона в описываемых событиях, отметим, что единственным решением, которое действительно предотвратило бы трагедию, могло стать прекращение операции после того, как стала очевидной потеря скрытности действий сил. Но, опять же, это с позиции сегодняшнего дня — а как бы отнеслись к такому решению тогда?

На примере данной трагедии рельефно видно, как советский военачальник оказался заложником ситуации, которую создал не он, а существовавшая система. Независимо от исхода операции (то ли комдив прервал ее еще после потери скрытности, то ли он бросил лидер в качестве приманки и вернулся с двумя эсминцами, то ли сам затопил еще один поврежденный эсминец и вернулся с одним кораблем), Г.П. Негода в любом случае был обречен оказаться в чем-то виновным. Причем предугадать оценку его вины в любом случае никто не мог. Его могли бы подвести под расстрельную статью за потерю одного корабля — и простить при потере всех трех. В данном конкретном случае рубить с плеча не стали, все-таки шел октябрь 1943 г. В целом разобрались объективно: Г.П. Негоду после выздоровления назначили старпомом линкора на Балтику, а службу он завершил в звании контр-адмирала.

Изменение условий обстановки в ходе проведения операции 6 октября не вызвало в штабах, руководивших силами, ответной реакции — все пытались придерживаться ранее утвержденного плана. Хотя после второго удара стало очевидным, что корабли надо в полном смысле этого слова спасать, так как за них взялись всерьез и сами они за себя постоять не смогут. Одновременно выявилась неспособность командования флота руководить проведением операции в условиях динамично меняющейся обстановки [88] , адекватно реагировать на нее, поддерживать непрерывность управления силами.

Наверное, в этом и кроется главная причина катастрофы, а остальное — это следствия и частности. Здесь мы опять спотыкаемся о качество оперативно-тактической подготовки офицеров штабов, о неспособность их анализировать складывающуюся обстановку, предвидеть развитие событий, управлять силами в условиях активного воздействия противника… Если приобретенный опыт уже позволял органам управления в основном справляться со своими функциональными обязанностями по планированию боевых действий, то с реализацией этих планов все обстояло хуже. При резком изменении обстановки, в условиях цейтнота решения надо принимать быстро, зачастую не имея возможности обсудить их с коллегами, утвердить у начальников, произвести всесторонние расчеты. А все это возможно только в том случае, если управленец, какого бы масштаба он ни был, обладает не только личным опытом, но и впитал в себя опыт предшествующих поколений, то есть обладал реальными знаниями.