— Еще один ублюдок в компании поселенцев Айронстоун, — хохотнула его жена.
— Молодость, моя дорогая, известное дело. В любом случае отец решил, что Индия ему не подходит, поэтому вернулся в Лондон, где впоследствии женился. На англичанке. Мы всегда поддерживали связь, по крайней мере до войны. У них было много детей — даже внуков. Кто-то из них вступил в брак с местными индийцами, кто-то женился на англичанках. Все они остались в имении миссис Айронстоун — поместье Эдем.
Салли, мистер Банерджи, Ник. Клер мысленно представила их всех. И Дерек Риверс, конечно. Кем он приходился Аруну — правнуком? Еще один дальний родственник?
— Продолжай же! — Миссис Риверс, судя по всему, привыкла служить акселератором для непрестанно глохнувшего мотора своего мужа.
— Да, так вот. Эту записку, как вы увидите, послал мне некий Уильям — Билли, как мы называли его, — Флитвуд.
Клер взяла конверт в обе руки, не решаясь открыть. Мой дедушка, подумала она. В горле образовался комок.
Миссис Риверс протянула ей один из фонариков, лежавших на кровати.
— Воспользуйтесь этим, дорогая. Будет легче читать.
— Билли отправил мне это письмо спустя несколько месяцев после смерти Магды. Она надиктовала его Уильяму, как вы поймете, но она хотела, чтобы я тоже знал эту историю.
«Мой дорогой Риверс, — начиналось письмо от Уильяма — Билли — Флитвуда, — приношу свои извинения за то, что использую английское имя, но именно так я знал тебя в Поселениях. Пишу тебе, сидя за столом, глядя на оживленные улицы Калькутты и представляя себе тот высокий, прохладный край, где мы родились. С прискорбием вынужден сообщить тебе, что наша дорогая сестра Сарасвати — миссис Айронстоун (как я по-прежнему думаю о ней) — отошла в лучший мир».
Он не называл ее своей матерью, подумала Клер. Значит, мы ошиблись, Джек и я ошиблись. Магда все-таки мне не принадлежала. Стоит только потерять бдительность, расслабиться, и это тотчас же случится: история подпрыгнет к тебе в виде осклабившегося светящегося черепа, схватит за горло и исторгнет из тебя вопль.
* * *
Уильям остановился и пристально взглянул на гелиограф, стоявший на его столе, вспомнив слова Магды: «Единственное мое земное сокровище, единственное, потерю чего я не смогла бы перенести». Потом он снова начал писать: «Вследствие этого я сам вскоре отправлюсь в Англию, ибо моя дорогая наставница оставила мне художественную галерею в Уайтчепеле, можешь ли себе представить? Она, по-видимому, желала, чтобы я продолжал начатую ею работу. Похоже, я наконец-то своими глазами увижу Тауэр, совсем как мы с тобой мечтали столько лет тому назад!
В конце жизни у миссис Айронстоун осталось очень немного личных вещей, и этот гелиограф, подаренный ей твоим дедушкой, Аруном Риверсом, был ей очень дорог. Она пожелала передать его тебе вместе с тем рассказом, что последует ниже (большую часть его ты уже знаешь, конечно, раз играл такую важную роль, будучи ее проводником в последних экспедициях)». Никто и не осознавал, насколько стара была Магда, подумалось Уильяму; он помнил, как она ходила и ездила верхом, словно молодая девушка, еще за несколько месяцев до рокового удара, сразившего ее наповал. Проводники в гималайских горах видели, как она целыми днями не слезала с седла, а съедала лишь по пригоршне цампа и кубику ячьего сыра. Казалось, она питается только воздухом и солнечным светом, подобно папоротникам и орхидеям, которыми так восхищалась.
Перечитав написанное, Уильям добавил: «Итак, в подтверждение тех историй, что ты, бывало, рассказывал мне о мужестве своего деда, посылаю тебе эту повесть, слово в слово, как ее надиктовала мне Магда Айронстоун за несколько недель до своей смерти». Повесть, которая является и моей историей тоже, подумал Уильям, хотя она рассказала ее задом наперед, против быстрого течения, как делала столь многое.
* * *
После моего недолгого визита в Калимпонг в 1889 году (тогда я не встретила Аруна, ибо он в это время вел ботаническую экспедицию в Тибет) я на целых пять лет покинула Индию. С нетерпением я ожидала, пока Александра достаточно подрастет, чтобы отослать ее в пансион, — а к тому времени туман Англии уже прокрался мне в душу, и Арун снова растворился в горах. Однако, хотя он никогда не писал прямо ко мне, в Калимпонге у него были дальние родственники, которых он время от времени навещал, а слухи в маленьком городке распространяются быстро, как тебе известно. Таким образом, до меня доходили новости о нем, нерегулярно, как и все из Индии, в посылках с сообщениями о твоих успехах и жизни в Поселениях.
Вернувшись в Калимпонг в 1894-м, я разыскала родственников Аруна и узнала, что он взялся за прежние поиски своего отца и зеленого мака. Его следы привели меня в деревню на границе между Сиккимом и Бутаном, где он служил проводником для различных ботанических и политических миссий; там мы и встретились — уже не те люди, что расстались шесть лет тому назад. Я была немолодой вдовой, а Арун… у Аруна, которого я все еще помнила юным, было лицо человека, отрекшегося почти от всего на свете.
Вот так мы снова начали путешествовать вместе и повидали невероятные вещи и необычайные события — возможно, даже более необычайные, чем те, с которыми мы сталкивались в наших прежних путешествиях. Я верила, что он все еще любил меня, как и я любила его, но между нами пролегла пропасть — то непростительное деяние, которое столь многого стоило нам обоим.
В этом месте на какую-то долю секунды этот ее хриплый, слегка властный голос изменил ей, вспомнил Уильям.
Стояла зима 1895 года. Четыре дня мы скакали на пони вдоль заснеженной пирамиды священной Чумолархи. Вечером третьего дня пошел снег, и мы больше не могли разглядеть следы наших носильщиков, уехавших, как обычно, вперед, чтобы поставить лагерь. Очень скоро нас прочно окутал невыносимый блеск этой метели, и мы действительно заблудились. Будь над нашими головами хотя бы клочок голубого неба, мы, возможно, почувствовали бы облегчение, но нас окружила слепящая мгла, наполнив глаза бесцветным сиянием. Снежная слепота ничто по сравнению с этим! Что оставалось нам делать, кроме как обернуть шарфами лица и довериться лошадям? Только мы начали опасаться, что нам придется провести ночь под открытым небом, как услышали крик, и впереди, из неистового снегопада выросли двое мужчин, державших перед собою факел: то были наши старшие носильщики, уведомившие нас, что в этом диком краю негде укрыться. Но дальше, сказали они, через ущелье реки переброшен мост, и за мостом можно найти защиту от снежной бури. Нам пришлось отпустить пони, надеясь, что они сами найдут дорогу к пристанищу. Ты знаешь, как меня пугают эти мосты лепча, Уильям, сколько бы раз я с ними ни сталкивалась. Этот, уже весьма ветхий, мы переходили последними, Арун и я. И едва я ступила на него, как у меня появилось дурное предчувствие, а все это тонкое соединение канатов зашаталось и задрожало так, что я вынуждена была остановиться.
— Иди вперед, — сказал Арун. — Быстро. Трос не натянут. — Он передал мне сумку, в которой нес свой гелиограф и прочее снаряжение для топографической съемки. — Возьми это.