— А после того, как Магда уехала в Индию, что сталось с ними?
— Она навещала Алекс и моего отца несколько раз, пока они еще учились в школе. Когда стало ясно, что их мать больше не вернется из Индии, они прочесали весь дом, систематически уничтожая все ее портреты. Ничего удивительного. Как ни крути, Магда либо убийца, либо соучастница убийства. Твоя прабабушка и моя бабушка.
Она попыталась слабо улыбнуться.
— Из этого не обязательно следует, что мы с тобой плохие люди. Ничто не мешает убийцам иметь детей. Я хочу сказать, если чей-то отец был хирургом, это совсем не означает, что его отпрыски будут шустро орудовать скальпелем и хирургической иглой…
— Или пистолетом.
— Даже если так, это не все, чем она являлась, это ее не определяет…
— Разве? По-моему, убийство — весьма определенная штука Клер подумала, что, если достаточно долго отвергать версию убийства, может вырисоваться другая точка зрения на эти давние события. Мысленно она уже доказывала, что со стороны Магды это была самозащита, в худшем случае — непредумышленное убийство.
— Я хочу сказать, у нее были и другие стороны. Она не стояла на месте. В Калькутте она стала чем-то вроде полусвятой, основала благотворительные заведения для сирот и вдов…
— От своих собственных детей она отказалась, оставив их на попечение ряда дорогих интернатов, летних школ, пансионов, репетиторов, — кисло возразил Джек. — Мой отец всегда был холодной, бесчувственной скотиной. Едва ли можно винить его за это, с такими-то родителями. Вероятно, он всю жизнь высматривал признаки сумасшествия в каждом своем движении.
А Джек — высматривал ли он те же признаки в себе самом?
— Твой отец наверняка — ты-то должен был читать ее дневники.
Он устало улыбнулся.
— Поверь мне, я пытался, когда искал способ оспорить ее завещание. Но Магда вела записи пятьдесят лет! Ты прочла лишь крохотную часть ее тоскливого эпоса. За то время, что мне бы потребовались, чтобы прочитать всю ее жизнь, я уже потратил бы свою собственную.
Вместо того чтобы потратить ее так, как сделал ты, подумала Клер.
— Что ты скажешь обо мне Бену? — резко спросил Джек. С него было достаточно истории.
Вот это был вопрос на миллион долларов. Что ее остановило, почему она не выложила Бену всю правду прошлой ночью — из-за усталости или же осознав, что, расскажи она ему все, исход событий снова окажется в руках мужчин, как и вся эта экспедиция?
* * *
Воздушный лес, февраль 1989 г.
Спустя десять дней после того, как мы сюда попали, мистер Риверс, Бен, Джек, несколько жителей деревни и я отправились обратно к ущелью реки Цангпо на поиски Ника и Кристиана. Мы нашли навес и мою записку в пластиковом пакете, по-прежнему под камнем, и ничего больше. Туземцы, которых мы встретили, ничего не слыхали о европейских путешественниках. Тибетцы сказали, что возле обрывов не видно следов, которые показали бы, в каком месте Ник и Кристиан начали спуск. Мистер Риверс предположил, что наших друзей мог схватить китайский патруль.
— В этом случае, вероятно, лучше всего будет подождать, пока вы не вернетесь в Англию, прежде чем обращаться к властям.
— Иначе жителей его деревни могут обвинить в том, что они приняли у себя нелегальную экспедицию, — сказал Джек.
Все, что я смогла придумать, — это оставить под камнем еще одну записку, объясняющую, как добраться до долины, и выкопать кое-какие из проб грунта, взятых в ущелье Цангпо, вдруг в них окажется что-нибудь, представляющее интерес.
Мы прожили в этой долине уже шесть недель, в ожидании — по настоянию Бена — и в надежде, что наши пропавшие друзья могут каким-то чудесным образом здесь появиться. Он продолжает верить в чудеса, несмотря на то что вскоре мы отбываем в Калимпонг вместе в двумя деревенскими монахами: они проведут нас вплоть до бутанской границы, откуда лепча уже знают дорогу. Бен предположил, что Ник и Кристиан, возможно, вышли из ущелья по другой дороге и поэтому не нашли мою записку.
— Или встретились с китайскими пограничниками, — добавил Джек, а мистер Риверс обещал продолжать здесь их поиски.
Лично я по-настоящему ничего особенно и не жду. Уже несколько дней мне снится Ник, всегда в одном и том же сне: эта его пластиковая рука с магниевым стержнем вырастает из снега, словно причудливое розовое дерево или флаг, водруженный на вершину горы.
Бен большую часть времени помогал в больнице и делал записи о местных лекарствах со слов шаманов и жрецов. Он заявил мне, что был бы вполне счастлив остаться в деревне навсегда, будь в Тибете иная политическая ситуация. Это место ему подходит, и как тератологу, и как ботанику-любителю.
— Может, я помог бы им придумать план новых зеленых насаждений, — сказал он сегодня и подмигнул мне, легонько похлопав по рюкзаку, в котором он держал образцы грунта из ущелья Цангпо и долины.
Я все еще не сообщила ему о той ржавой жестянке с семенами, которую нашла рядом со скелетом.
— Кто знает, что мы могли бы обнаружить в этой долине? — сказал он. — Чисто случайно. Как столь многие научные открытия.
— Вечный оптимист, — отозвался Джек. — Китайцы ее начисто обобрали.
Если мой родственник и спрашивал у жителей деревни про старые леса и зеленые маки, до нас с Беном это не дошло. Джек как будто потерял к ним интерес. Возможно, он, как и я, был потрясен тем, что почти случилось с ним, что я почти совершила, так легко могла совершить.
* * *
— Ты тот самый человек, который наследует Эдем после меня, верно, Джек? — спросила Клер своего родственника на следующее утро после своего выстрела. — Я последняя, да? Это же так очевидно. Я уже давно должна была догадаться.
Айронстоун тяжело вздохнул, словно подводя этим одним-единственным вздохом черту под докучливой историей своей семьи.
— На здоровье, Клер. Тебе придется годами вести юридические войны, чтобы избавиться от всех пиявок и прихлебателей, что живут в приютах. Уж я-то знаю; я впустую потратил несколько лет, обхаживая и кормя обедами этого старого скучного пердуна Фрэнка Баррета, прежде чем сумел выжать из него тот факт, что, когда наследниц наконец не останется, имение перейдет ко мне — но только та его часть, в которой ты сейчас живешь.
— Но ведь главный дом тебе все-таки по душе, а?
— Мне никогда не нужен был дом.
— Тогда к чему все эти намеки на нарушение завещания Магды?
— Я Me говорил о доме. Не совсем. Главное было в другом — в том, чтобы нарушить ее последнюю волю, ее намерения. Я хотел иного наследства, чем то, что она оставила мне.
К своему удивлению, Клер обнаружила, что может простить Джеку очень многое. В конце концов, все свелось к делам семейным, решила она, и тут она была виновна не менее, чем и Салли, желавшая защитить собственную семью. Придумывая разумное объяснение преступлениям Джека, она увидела, как наркотики начались с попытки исправить его ошибку. А наркотики были весьма тонкой моральной гранью; она не была бы дочерью своих родителей, если бы не признавала, что в их употреблении по-своему проявлялась свобода воли. Она подозревала — она надеялась, — что Джек, в сущности, был мелким преступником, которого толкали дальше обстоятельства. Он мог не суметь помочь ей, как она не сумела помочь Салли, но не стал бы прямо вредить ей. Вероятно, не стал бы. Впрочем, косвенный вред, который Джек и ему подобные могли нанести людям в этой долине, измерить было невозможно.