Гитлер возлагал свои надежды на наступательную операцию, успех которой с самого начала был более чем сомнителен и которая, даже если бы завершилась успешно, не смогла бы все же принести Германии победу на Востоке и тем более в мировом масштабе. В связи с отсутствием резервов Гальдер записал 24 января 1942 года в своем дневнике, что новое наступление хотя и начато, но не может быть в дальнейшем развито. Для этого не было нужного количества сил. Стало очевидным, что попытка общими усилиями германской промышленности и вооруженных сил обеспечить всем необходимым хотя бы только одну группу армий «Юг» для предстоящего наступления оказалась безрезультатной. По состоянию на 1 мая 1942 года пехотным соединениям по-прежнему недоставало 50 % их первоначального боевого состава [371] . Имея такие силы, только небольшая часть соединений, предназначенных для наступления, могла быть использована в наступательных операциях большого размаха. Большинство же соединений, главным образом пехотные дивизии, были не в состоянии осуществлять операции с далеко идущими целями с должной подвижностью и боеспособностью. В связи с этим ОКХ пришло к выводу, что проведение новых операций будет очень затруднено уже только потому, что требовалось пополнение и необходимо было согласовывать вопрос о соединениях полностью боеспособных и ограниченно боеспособных.
«При планировании боевого использования соединений следует больше принимать во внимание различную боеспособность и подвижность дивизий, чем это имело место летом 1941 года, когда соединения в общей массе были равноценными. Материально-технических резервов для пополнения соединений в нашем распоряжении больше нет. Исходя из этого, необходимо пополнять соединения в порядке очередности. Эта очередность устанавливается командованием в зависимости от намеченных сроков проведения операций и создает возможность для образования оперативных резервов, необходимых для первого этапа операций», — отмечало главнокомандование сухопутных сил.
Таким образом, было очевидно, что новое наступление связано с большим риском, на который Гитлер готов был пойти, чтобы вообще сохранить способность наступать. Немецкое командование хорошо понимало, какая сложная перспектива ждет его впереди. Канарис отмечал, что немецкая армия озлоблена и мало верит в весеннее наступление. Общее настроение таково, что рассчитывать на конечный успех не приходится. Даже Геббельс в середине марта 1942 года нарисовал довольно мрачную картину о положении в Германии. В своих высказываниях о целях, которых Германия захотела достичь в будущем, он был заметно сдержан, но при этом говорил о кризисе режима, о танце на острие лезвия.
Да и сам Гитлер не чувствовал большой уверенности в победе. В речи, произнесенной 26 апреля 1942 года в здании оперы перед депутатами рейхстага, он подробно остановился на трудностях, пережитых в зимних боях, и на ошибках, которые были допущены, а также коснулся предстоящих операций. Ни о каких больших целях и обещаниях он не упоминал, но указал на то, что Германия должна выиграть войну.
«Если мы проиграем войну, то нам придет конец», — говорил Гитлер [372] .
В неясных, расплывчатых выражениях он говорил о том, как эта победа должна быть завоевана.
«Придет час, когда фронт снова выйдет из своего стабильного состояния, и тогда история решит, кто этой зимой победил: наступающий, который по-идиотски обрек на жертву массы своих людей, или обороняющийся, который просто удерживал свои позиции… Все, что зависит от человека, чтобы предотвратить опасность, я сделал и буду делать впредь. Насколько мы готовы к преодолению этой опасности, покажет будущее. В этой борьбе победит в конце концов правда! А она — на нашей стороне!»
Гитлер отчетливо представлял себе тот риск, на который он шел, предпринимая новую операцию, но он считал, что Красная Армия в зимних боях понесла такие тяжелые потери, что будет не в состоянии оказать сопротивление наступающим немецким войскам. Но и в 1942 году он снова просчитался, снова недооценил силы своего противника.
Весной 1942 года все стратегические планы Гитлера были сведены только к операции против Кавказа, чреватой опасностями. Гитлер отвергал любую попытку, имевшую своей целью устранить эту однобокость путем политических переговоров с его противниками и, так как война не сулила больше успеха, спасти на базе политики то, что еще возможно было спасти. В беседе с Муссолини он угрожал, что любой, кто «сегодня заведет речь о переговорах, может поплатиться жизнью. Абсолютная и безусловная победа должна стать девизом всего немецкого народа».
Международная обстановка весной 1942 года, характеризовавшаяся провалом операции «Барбаросса» и вступлением в войну Японии и США, и неспособность германской промышленности удовлетворять требования длительной войны уже сами по себе не позволяли больше думать о завоевании позиций на мировой арене. Однако Гитлер не был склонен реально оценивать обстановку и сделать соответствующие выводы. Он предпочел снова все поставить на карту, хотя и сознавал с самого начала планируемого наступления, сколь незначительны были его шансы на успех.
В общем итоге весна 1942 года явилась периодом отчаянных попыток немецкого руководства приспособить военную промышленность, экономику и вооруженные силы Германии к требованиям затяжной войны против Советского Союза, с одной стороны, и англосакских морских держав, с другой стороны. Однако, несмотря на усилия Шпеера возложить большую ответственность за выполнение решающих экономических задач на самих промышленников и увеличить выпуск военной продукции в таком размере, который позволил бы начать новую крупную операцию, не удалось восполнить ранее понесенные потери, а в дальнейшем военная промышленность, хотя и повысила свою производительность, была все же не в состоянии удовлетворять потребности армии в снаряжении и технике [373] . Экономический потенциал Германии и ее людские резервы были перенапряжены и не отвечали условиям длительной войны на нескольких фронтах. Стратегия Гитлера в завоевании рейхом мирового господства потерпела крах.