Только Гроунвельт не был удивлен. Высоко в своих апартаментах, ночь за ночью и год за годом, он никогда не размышлял о зле, таившемся в людских сердцах. Он боролся с ним. Далеко внизу, в его кассе, таились миллионы наличных долларов, которые весь мир рассчитывал похитить. И он бодрствовал ночь за ночью, плетя свои сети, чтобы расстроить эти планы. А разузнав о зле, некоторые часы ночи он посвящал размышлениям над другими загадками и больше боялся доброго в человеческой душе. Оно представляло большую опасность для мира и даже для него самого.
Когда служба безопасности доложила о выстреле, Гроунвельт немедленно позвонил шерифу и разрешил взломать дверь, но в присутствии своих людей. Для честного расследования. Были обнаружены два чека казино суммарно на четыреста тысяч триста долларов. Еще было около ста тысяч в банкнотах и фишках, хранившихся в этом смешном полотняном пыльнике, который носил Джордан. В застегнутых карманах лежали фишки, не выложенные на кровать.
Гроунвельт взглянул из окна своих апартаментов на краснеющее пустынное солнце, восходившее над песчаными горами. Он вздохнул. Джордан уже никогда не сможет потерять свои выигрыши, казино уже утратило их навсегда. Что ж, это был единственный способ для дегенерировавшего игрока сохранить свою удачу. Единственный способ.
Но теперь Гроунвельт должен был приняться за работу. Газетам следовало умолчать о самоубийстве. Насколько скверно это будет выглядеть: выигравший четыреста тысяч вышиб себе мозги. И он не хотел распространения слухов об убийстве для покрытия потерь казино. Нужно было предпринять шаги. Он сделал необходимые звонки в восточные отделения. Бывший сенатор Соединенных Штатов, человек безупречной чистоты, был посвящен в детали, чтобы донести печальные новости до новоиспеченной вдовы. И сообщить ей, что состояние, заключенное в выигрышах мужа, она может получить вместе с телом. Все должны быть настороже, никто не должен быть обманут, и справедливость надо соблюсти. В конце концов, это останется преданием, которое будут пересказывать друг другу игроки неудачными вечерами в кафе на неоновом Вегас Стрип. Но Гроунвельта это не интересовало. Он давно перестал пытаться представить себе игроков.
Похороны были скромными, на протестантском кладбище, окруженном золотой пустыней. Вдова Джордана прилетела и обо всем позаботилась. Ей было также доложено Гроунвельтом и его сотрудниками о выигрышах Джордана. Каждый цент был скрупулезно выплачен. Ей возвратили чеки и все наличные, найденные при нем. Факт самоубийства замяли с помощью руководства газет. Это выглядело бы так скверно для образа Лас-Вегаса: выигравший четыреста тысяч долларов найден мертвым. Вдова Джордана выдала расписку за чеки и деньги. Гроунвельт просил ее сдержать скорбь, но не услышал жалоб по этому поводу. Раз эта миловидная шлюшка хоронит мужа в Вегасе, а не везет домой, и не позволяет детям Джордана придти на похороны, значит, в колоде у нее мало джокеров.
Гроунвельт, экс-сенатор и юристы проводили вдову из отеля в ожидавший ее лимузин (вежливость Занаду). Перед ними выступил Мальчик, ожидавший ее. Он сказал миловидной женщине:
— Меня зовут Мерлин, ваш муж и я были друзьями. Я сожалею.
Вдова увидела, что он напряженно вглядывается в нее, изучая, и сразу поняла, что у него нет скрытых мотивов, он искренен. Но она не проявила интереса. Она видела его в кладбищенской часовне вместе с заплаканной девушкой. Возможно, это была девушка Джордана.
Она спокойно сказала:
— Я рада, что у него здесь был друг.
Ей было приятно, что ее разглядывает молодой человек, так как знала, что обладает особенным качеством, привлекающим мужчин, не столько из-за красоты, сколько из-за интеллигентности, сочетавшейся с этой красотой, что, как многие мужчины говорили ей, было крайне редкой комбинацией. Она много раз была неверна мужу до того, как нашла человека, с которым решилась жить. Она задумалась: знает ли этот молодой человек, Мерлин, о ней и о Джордане и о том, что случилось этой последней ночью. Но она не озаботилась, она не чувствовала вины. Она знала, как никто другой, что его смерть была актом собственной воли и собственного выбора. Преступным актом честного человека.
Вдова была слегка взволнована пристальностью и очевидной заинтересованностью, с которой Мерлин вглядывался в нее. Она не могла знать, что он видел не только гладкую кожу и превосходные кости под ней, не только красный, слегка чувственный рот, он видел также, я всегда будет видеть ее лицо как маску ангела смерти.
Когда я сказал вдове Джордана, что меня зовут Мерлин, она оглядела меня с холодным дружелюбием, но во взгляде ее не было ни вины, ни скорби. Я видел женщину, которая полностью управляет своей жизнью, но не в силу сучьей породы или самообладания, а благодаря своему разуму, и понял, почему Джордан никогда не сказал о ней резкого слова. Она была очень специфической женщиной, из тех, кого любят многие мужчины. Но я не хотел ее знать. Я уже всецело принял сторону Джордана, хотя за его вежливостью и кажущимся дружелюбием всегда чувствовал холодность и отрешенность от нас всех.
Сразу же, как только мы встретились, я понял, что с ним что-то не в порядке. Я был в Вегасе второй день и удачно сыграл в блэкджек, так что бросился закрепить успех за столом баккара. Баккара — игра на чистое везение с двадцатидолларовым минимумом. Вы полностью в руках судьбы, а мне всегда было противно это чувство. Я всегда чувствовал, что могу управлять судьбой, если очень постараюсь.
Присев за длинный овальный стол баккара, заметил Джордана на другом его конце. Это был очень приятный парень лет сорока, может быть даже сорока пяти. У него были густые белые волосы, но не поседевшие от возраста. Они были белыми от рождения из-за какого-то аномального гена. За столом были только я, он и еще один игрок, плюс три девицы от заведения, чтобы заполнить место. Одной из них была Диана, сидевшая через два стула от Джордана и одетая так, чтобы было видно, что она при деле, но я поймал себя на том, что наблюдаю за Джорданом.
Он показался мне в тот день чудесным игроком. Выиграв, он никогда не проявлял радости, проиграв, не проявлял разочарования. Подкову передавал профессионально, руки его были белы и элегантны. Но понаблюдав, как он составляет в стопки стодолларовые банкноты, я внезапно понял, что ему все равно, выиграет он или проиграет.
Третий игрок за столом был «пароходом», бездарем, гонявшейся за проигранными ставками. Он был маленьким, худым и выглядел бы лысым, если бы его блестящие черные волосы не были тщательно расчесаны по макушке. Тело его было заряжено огромной энергией. Все движения были резки: так он бросал деньги на ставку, забирал выигрыши, считал лежавшие перед ним банкноты и сердито сгребал их в кучу, показывая, что проигрывает. Схватив подкову, он сдавал не глядя, так что карта часто выскальзывала или пролетала мимо протянутой руки крупье. Но крупье, руководивший столом, был бесстрастен и неизменно вежлив. Карта Игрока пролетала в воздухе, наклонившись набок. Подозрительно выглядевший парень попытался добавить еще одну стодолларовую фишку к своей ставке. Крупье сказал: