Она рассказывала ему о последнем гуру из Индии и давала слушать его записанные на кассетах заклинания и лекции. Эти гуру выглядели гораздо более привлекательными и забавными, нежели строгие взрослые в мормонской церкви, которых он слушал в дни своего детства. В них было больше поэзии, их чудеса казались более безупречными, духовными и неземными, чем знаменитая мормонская библия из золота. Но в конечном счете они оказывались такими же скучными с их отрицанием радостей жизни, мирской славы, всего того, о чем так страстно мечтал Джатни.
А Ирен с трудом могла остановиться в своем словесном извержении, приходя в состояние некоего экстаза, даже когда говорила о самых обычных вещах. В отличие от Джатни она считала, что ее жизнь, на самом деле такая ординарная, полна огромного смысла.
Иногда, когда она совсем уносилась в заоблачные дали и предавалась своим эмоциям в течении целого часа без перерыва, он представлял, что она звезда на небосводе, которая становится все больше и ярче, а сам он падает в бесконечную дыру, являющуюся вселенной, проваливается туда все глубже и глубже, и она ничего не замечает.
Ему нравилась ее щедрость в материальных вопросах и скупость в чувствах. Действительно, она никогда не предавалась отчаянию и никогда не стала бы проваливаться в черноту вселенной. Ее звезда всегда будет увеличиваться и обладать огромным влиянием. Дэвид был ей благодарен за все это, он не хотел, чтобы она летела вместе с ним во мрак.
Однажды вечером они пошли гулять по берегу поблизости от Малибу. Дэвиду Джатни всегда представлялось таинственной загадкой то, что здесь с одной стороны располагался необъятный океан, а с другой – дома и горы. Казалось, что горы не могут начинаться вот так сразу, почти у края океана. Ирен взяла с собой одеяло, подушку и маленького сына. Они лежали на пляже, мальчик, завернутый в одеяло, заснул.
Ирен и Дэвид сидели на одеяле, и красота ночи овладела ими. На какой-то момент они почувствовали, что любят друг друга. Они глядели на черно-синюю гладь океана, освещаемую луной, маленькие птички порхали на накатывающихся волнах.
– Дэвид, – произнесла Ирен, – ты никогда ничего о себе не рассказываешь. Я хочу любить тебя, а ты не позволяешь мне тебя узнать. Дэвиду Джатни исполнился всего двадцать один год, и ее слова тронули его. Он нервно рассмеялся и потом сказал:
– Первое, что ты должна знать обо мне, так это то, что в десяти милях отсюда я мормон.
– Я и не знала, что ты мормон, – заметила Ирен.
– Если бы ты выросла в семье мормонов, то тебя бы научили, что ты не должна пить, курить и прелюбодействовать, – сказал Дэвид. – Так что, если грешишь такими делами, то должна быть уверена, что находишься по крайней мере в десяти милях от тех, кто тебя знает.
Он стал рассказывать ей о своем детстве и о том, как он ненавидел мормонскую церковь.
– Они учат, что лгать можно, если это на пользу церкви, – говорил Дэвид Джатни. – И после этого лицемерные мерзавцы преподносят тебе все это дерьмо об Ангеле Морони и некоей золотой библии. Они носят ангельское исподнее, и хотя должен признать, что мои отец и мать никогда не верили в это исподнее, но оно висит у них в шкафу. Это самая нелепая вещь, какую только можно увидеть.
– А что это за ангельское исподнее? – поинтересовалась Ирен. Она держала его за руку, чтобы поощрить рассказ.
– Это такое облачение, которое одевают, чтобы не получать удовольствия от совокупления, – объяснил Дэвид. – При этом они так невежественны, что не знают, что у католиков в шестнадцатом веке было в ходу такое же одеяние, скрывавшее все тело, и в нем была только одна дырка, чтобы можно было иметь женщину, не получая при этом никакого удовольствия. Когда я был маленьким, я видел это ангельское исподнее, оно висело среди белья. Я спросил о нем родителей, они-то этим дерьмом не пользовались, но поскольку отец был старшиной в церкви, должны были вывешивать это ангельское исподнее, – Джатни рассмеялся и добавил: – Ну и религия!
– Это очаровательно, но выглядит слишком примитивным, – заметила Ирен.
– А разве не примитивны все эти сраные гуру, в которых ты веришь, которые рассказывают, что коровы – священные животные, что ты перевоплощаешься, но эта жизнь ничего не значит. Вся эта колдовская карма – дерьмо.
Ирен почувствовала его внутреннее напряжение, а ей хотелось, чтобы он продолжал рассказывать. Она сунула руку ему под рубашку и ощутила сильное биение его сердца.
– Ты их ненавидел? – спросила она.
– Я никогда не испытывал ненависти к моим родителям, – ответил он. – Они всегда были добры ко мне.
– Я имела в виду мормонскую церковь, – пояснила Ирен.
– Я ненавидел церковь, с тех пор как себя помню, – сказал Дэвид. – Я ненавидел ее еще маленьким ребенком. Я ненавидел лица старшин, ненавидел то, что мои отец и мать лизали им задницы. Если ты не согласен с учением церкви, тебя могут даже убить. Это деловая религия, и они все повязаны. Только благодаря церкви, мой отец стал состоятельным человеком. Но я тебе скажу одну вещь, которая вызывала у меня самую сильную злость. У них существует особое помазание, и главные старшины совершают его, чтобы попасть на небо раньше других. Как будто кто-то проталкивается вперед тебя, когда ты стоишь в очереди за такси или в дешевом ресторане.
– Большинство религий таково, – высказалась Ирен, – кроме индийских. Тебе надо только остерегаться за свою карму, – она помолчала. – Вот почему я стараюсь не поддаваться жадности к деньгам и не могу сражаться со своими земляками за владение этой землей. Я должна сохранить мой дух в чистоте. У нас сейчас пройдут собрания по поводу того, что Санта-Моника переживает ужасный кризис. Если мы не будем настороже, владельцы недвижимой собственности уничтожат все, за что мы боролись, и этот город застроят небоскребами. Они взвинтят арендную плату, тебя и меня вышвырнут из наших домов.
Она говорила и говорила, и Дэвид Джатни слушал ее с каким-то чувством умиротворения. Он может вечно лежать на этом пляже, утратив ощущение времени, растворившись в этой красоте, в невинности этой девушки, которая не боится ничего, что с ней может случиться.
Она рассказывала о человеке, по имени Луис Инч, который пытается подкупить городской совет, чтобы они изменили Закон о строительстве и арендной плате. Она многое знала об этом человеке, собирала о нем разные сведения. Этот тип мог бы быть старшиной в мормонской церкви.
– Если бы это не было плохо для моей кармы, – подытожила Ирен, – я бы убила этого мерзавца.
Дэвид Джатни рассмеялся.
– Однажды я застрелил президента, – он рассказал ей про игру с убийством, про охоту, когда он на один день стал героем университета Брайама Янга. – И мормонские старшины, заправляющие там, вышвырнули меня.
Однако Ирен уже была занята сыном, которому приснился дурной сон, и он с плачем проснулся. Она успокоила мальчика и сказала Дэвиду:
– Завтра вечером этот тип Инч будет обедать с несколькими членами городского совета. Он повезет их в ресторан «У Майкла», а это значит, что он постарается подкупить их. Я действительно с радостью застрелила бы этого негодяя.