А Элизабет Стоун, ярая феминистка в политике и общественной жизни, в постели вела себя как античная куртизанка. Она была рабыней, предназначенной для его наслаждений. Ладно, подумал Тройка, это только в первую ночь. Они все так выглядят, когда приходят наниматься на работу, а после этого никогда уж так хорошо не смотрятся. Но в течение последующего месяца она доказала, что он был не прав.

Они построили почти безупречные отношения. Оба радовались, когда после долгих часов работы с Джинцем и Ламбертино они приезжали домой, ужинали, потом ложились в постель и занимались любовью. А утром вместе отправлялись на работу. Впервые в своей жизни Патси стал подумывать о женитьбе. Но он интуитивно понимал, что этого Элизабет Стоун не хочет.

Жизнь их оказалась весьма содержательной, она включала в работу дружеские отношения и любовь, ибо они на самом деле полюбили друг друга. Однако самые лучшие и восхитительные часы они проводили, обсуждая планы своей дальнейшей жизни. Они соглашались в том, что в ноябре Кеннеди вновь будет избран президентом. Элизабет Стоун была уверена, что кампания, развернутая против Кеннеди конгрессом и Сократовым клубом, обречена на провал. Патси Тройка не был в этом так уж уверен. Имелось еще немало карт, которые можно было разыграть.

Элизабет Стоун ненавидела Фрэнсиса Кеннеди. Это была не личная ненависть, а непреклонное противостояние любому человеку, которого она считала тираном.

– Самое важное, – говорила она, – это не позволять Кеннеди получить на следующих выборах послушный ему конгресс. Из выступлений Кеннеди за время нынешней избирательной кампании видно, что он намерен изменить структуру американской демократии. А это создаст весьма опасную ситуацию.

– Если ты сейчас так настроена против него, как же ты сможешь принять назначение в аппарат вице-президента после выборов? – спрашивал ее Патси.

– Мы не делаем политику, – отвечала Элизабет. – Мы исполнители. Мы можем работать на кого угодно.

После месяца их близости Элизабет весьма удивилась, когда Патси Тройка попросил ее пообедать с ним в ресторане, а не в уютной атмосфере дома. Однако он настаивал.

В ресторане, после первой рюмки, Элизабет спросила:

– Почему мы не могли поговорить дома?

– Ты знаешь, – ответил Патси, – я изучал документы, относящиеся к прошлому. Наш генеральный прокурор очень опасный человек.

– Ну и что? – отозвалась Элизабет.

– Он мог установить в твоем доме подслушивающие устройства, – заявил Патси.

Элизабет рассмеялась:

– Ты становишься параноиком.

– Да, – согласился Патси Тройка. – А что ты ответишь на следующее? Кристиан Кли держал под арестом этих двух молодцов, Грессе и Тиббота, и не сразу подверг их допросу. Но есть один провал во времени. Мальчиков предупредили, чтобы они держали язык за зубами, пока их семьи не наймут адвокатов. А что было с Ябрилом? Кли спрятал его, и никто не мог ни увидеть его, ни говорить с ним. Кли блокировал расследование, а Кеннеди его поддерживал. Я думаю, что Кли способен на все.

– Ты можешь, – задумчиво произнесла Элизабет Стоун, – заставить Джинца вызвать Кли в комитет конгресса. Я могу попросить сенатора Ламбертино сделать то же самое. Мы сумеем выкурить Кли.

– Кеннеди может воспользоваться привилегией исполнительной власти и запретить ему давать показания, – предположил Патси Тройка. – Этими повестками нам останется только подтереть задницы.

Элизабет Стоун обычно восхищалась его вульгарными словечками, особенно в постели, но на этот раз она не проявила восторга.

– Если он прибегнет к такой привилегии исполнительной власти, – сказала она, – это его погубит. Газеты и телевидение разгромят его.

– Ладно, – согласился Патси Тройка, – мы можем это проделать. А как насчет того, чтобы нам с тобой навестить Питера Клута и попытаться подловить его? Мы не можем заставить его давать показания, но, может быть, он проговорится. Он помешан на законе и порядке, и, возможно, он ужаснулся тому, как вел себя Кли в этой ситуации с атомной бомбой. А может быть, он знает и что-то конкретное.

Спустя два дня они отправились к Питеру Клуту. Он принял их в своем кабинете и заявил, что не может предоставить им никакой информации, но когда они на него нажали, признал, что его удивил приказ Кристиана Кли не допрашивать Тиббота и Грессе немедленно. Он также признал, что поскольку это поступившее по телефону распоряжение не прослушивалось, то скорее всего оно последовало с аппарата, защищенного электроникой от прослушивания. Признал он и тот факт, что подобные телефоны имеются только у высших лиц в правительстве. Когда ему задали вопрос о том времени, когда Кли исчез из Белого дома, он пожал плечами.

Элизабет Стоун задала ему прямой вопрос:

– В это время он допрашивал тех двух молодых людей?

Клут посмотрел им в глаза.

– Вся эта история меня очень беспокоит, – сказал он. – Я не могу поверить, чтобы Кли сознательно поощрил подобную ситуацию. Я скажу вам в частном порядке, но буду отрицать это, если только не буду приведен к присяге. Кли вернулся и в течение пяти минут один допрашивал Грессе и Тиббота, причем все подслушивающие устройства были отключены. Никаких записей об этом допросе сделано не было. Я не знаю, о чем они говорили.

Элизабет Стоун и Патси Тройка постарались скрыть охватившее их возбуждение. Вернувшись на Капитолийский холм, они проинформировали своих шефов и тут же подготовили повестку с вызовом Питера Клута для дачи показаний перед объединенным комитетом палаты представителей и сената.

18

Президент Фрэнсис Кеннеди, обдумывая свои проблемы, решал, какие он должен предпринять контрмеры. Его волновали обвинения, выдвинутые против Кристиана Кли и явно сфабрикованные. Он распутает эту историю позднее.

Сейчас он должен решить, что делать с Ябрилом и этими двумя молодыми учеными, Адамом Грессе и Генри Тибботом. Народ Америки был бы в восторге, если бы он повесил их на балконе Белого дома, но демократия не наделяет его такой властью. Как президент он может помиловать их, но не может казнить. Между тем, лучшие адвокаты Америки приглашены защищать их. Один только Уитни Чивер, присоединившийся к защите Грессе и Тиббота, представляет серьезную опасность.

Фрэнсис Кеннеди знал, что он оказался на перепутье. У него на руках сильные карты, но решится ли он пускать их в ход?

Может ли он отказаться от своих демократических и этических принципов, столь бесполезных в этой конкретной политической борьбе? Может ли он стать таким же безжалостным, как его противники: конгресс, Сократов клуб, преступники, запертые Кристианом Кли в тюремных госпиталях и изолированные от общества? Конечно, он может разбить их всех, если бы у него была воля. На какое-то мгновение им овладело отчаяние, но потом он вспомнил бессилие, которое испытал, когда умерла его жена и дочь. Вновь он снова почувствовал, что его мозг как будто придавила ненависть, и подумал: ничто не имеет смысла, если я бессилен.