— Нельзя говорить о покойных неуважительно!
— Разве я говорю неуважительно? Просто я сказал, что она постоянно говорила на идиш…
— Она умела говорить и на прекрасном русском! И вообще — зачем тебе это? Надо посещать научные классы… Сегодня в этой стране нужно изучать… экономику.
Она хотела, чтобы Берни стал доктором, как отец, или, на худой конец, адвокатом. Его отец был хирургом-отоларингологом, одним из известнейших специалистов в своей области. Никогда, даже в детстве, Берни не хотелось последовать примеру отца, хотя он очень любил его.
Врачом он становиться не хотел, что бы там ни говорила ему мать.
— Русский? Кто, кроме коммунистов, говорит на русском? Разве что твоя Шила Борден…
Берни в отчаянии посмотрел на мать. Она все еще выглядела интересной. Ему никогда не приходилось краснеть из-за того, что с ней или с отцом что-то было не так. Его отец, высокий, сухощавый седовласый человек, обычно казался рассеянным, взгляд его темных глаз был устремлен в никуда. Он любил свою работу и постоянно думал о своих пациентах. И все же Берни знал: отец готов помочь ему в любую минуту. От матери Берни унаследовал зеленые глаза. Мать вот уже много лет красила волосы в белый цвет, носивший название «осеннее солнце», который очень шел ей. Она следила за своей фигурой и носила внешне неприметные, но дорогие наряды. Синие костюмы и черные платья, которые она покупала в «Лорде», «Тейлоре» и «Саксе», влетали ей в копеечку.
— А для чего русский этой девчушке? Где живут ее родители?
— В Коннектикуте.
— Коннектикут большой.
Берни так и подмывало спросить мать о том, не собирается ли она к ним в гости. Однако он сдержался.
— Хартфорд. Разве это имеет значение?
— Не груби, Бернард.
Мать держала себя подчеркнуто официально. Он сложил салфетку и отодвинулся вместе со стулом. Обед с матерью всегда оборачивался коликами в желудке.
— Куда это ты? Тебя никто не отпускал.
Словно ему пять лет. Порой он ненавидел свой дом и одновременно стыдился этого чувства и тогда ненавидел мать, повинную и в том, и в другом.
— Мне нужно позаниматься.
— Слава богу, ты больше не играешь в футбол. Так было всегда. Сказать напоследок что-нибудь эдакое, против чего нельзя протестовать. Тут же хочется повернуться к ней и сказать, что он, мол, вернулся в команду или… что он изучает балетные па вместе с Шилой… Так, чтобы позлить ее…
— Решение еще не окончательное, мама.
Руфь Фаин пронзила его взглядом.
— Поговори об этом с отцом.
Отец всегда знал, что ему следует делать. Мать наконец смогла поговорить с ним. «Если Берни снова захочет играть в футбол, ты предложишь ему новую машину…» Знай об этом Берни, он поднял бы дикий скандал и действительно тут же вернулся бы в команду. Противно, когда тебя пытаются подкупить. Противно смотреть на то, как она пытается помыкать тобой, считая тебя своей собственностью, пусть отец с ней и не согласен… Быть единственным ребенком очень непросто. Когда он вернулся в Энн-Арбор и увиделся с Шилой, она не стала спорить с ним. Каникулы оказались непростым временем и для нее. Встретиться им так и не удалось, хотя Хартфорд находился отнюдь не на краю света. Шила была поздним ребенком, и родители лелеяли ее как могли. Каждый раз, когда она покидала дом, они страшно волновались, боясь, что их дочь могут обидеть, ограбить или, того хуже, изнасиловать. Она могла оступиться, встретить не того человека, выбрать не тот факультет и так далее. Перспектива ее учебы в Мичиганском университете ужасала их, однако Шила смогла-таки настоять на своем. С родителями разговаривать она умела. Что ее донимало, так это их постоянное присутствие. Берни она понимала, как никто. После того как пасхальные каникулы закончились, Берни и Шила разработали хитроумный план. Они должны были встретиться в Европе и провести там по меньшей мере месяц. О том, что они путешествуют вдвоем, родители не должны были знать. Так оно у вышло.
Они дарили друг другу Венецию, Париж и Рим, и это было прекрасно. Когда, нагие, лежали они на пустынном пляже Искьи, Берни, любуясь черными как смоль локонами Шилы, думал о том, что никогда не встречал девушки красивее ее. Он уже подумывал и о том, чтобы предложить ей руку и сердце, хотя считал, что с предложением спешить не стоит. Он мечтал обручиться с ней на Рождество, а жениться где-нибудь в июне… Тем временем они побывали в Англии и Ирландии и вернулись домой — теперь уже вместе — на самолете, летевшем из Лондона.
Отец, как обычно, был на операции. Мать же встречала его, хотя он и просил ее не делать этого. В новом бежевом костюме от Бена Цукермана, с прической, которая, по ее мнению, приличествовала обстоятельствам, мать выглядела куда моложе своих лет. В душе Берни родилось нечто вроде сыновьей благодарности, но тут мать заметила его спутницу.
— Это еще кто?!
— Это Шила Борден, мама.
Госпожа Фаин тут же впала в полуобморочное состояние.
— Так вы, выходит, путешествовали вместе? — Денег они ему давали столько, чтобы он мог провести в Европе месяц-другой. Ему исполнился двадцать один. И деньги, и поездка были подарком ко дню рождения. — Вы… вы так бесстыдно путешествовали вместе?
Берни был готов сгореть от стыда. Шила же вела себя так, словно ничего особенного не произошло — она все так же мило улыбалась.
— Все в порядке, Берни… Не волнуйся… Мне ведь нужно на пригородный — до Хартфорда…
Она улыбнулась еще раз, взяла в руки дорожную сумку и тут же исчезла, даже не успев попрощаться. Мать уже вытирала платочком глаза.
— Мама, пожалуйста…
— Как ты мог нас обмануть?!
— Я вас не обманывал. Я тебе говорил по телефону — я встретил там друзей.
Лицо его стало красным, он был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть своей матери.
— Это ты называешь друзьями?
Ему вдруг вспомнились пляжи, парки, берега рек, комнаты крошечных отелей — все те места, где они были вместе… С этим мать уже ничего не могла сделать, что бы она ни говорила. Он сердито посмотрел на нее:
— Она мой ближайший друг!
Он схватил свою сумку и быстрым шагом вышел из здания аэропорта. Ему не нужно было оборачиваться, но он обернулся. Мать стояла на том же месте, теперь она плакала открыто. Берни вернулся и извинился перед ней, за что впоследствии не раз корил себя.
Осенью, когда вновь начались занятия, их роман продолжился. В праздник Благодарения он отправился в Хартфорд, чтобы познакомиться с родителями Шилы. Последние были сдержанны, но вежливы. Очевидно, их поразило что-то такое, о чем Шила предпочитала не говорить. Когда они летели назад, Берни спросил: