На это Франсуа мог твердо рассчитывать. Индейцы-сенека приняли его в свое племя и нарекли Большим Белым Медведем. Он танцевал с ними перед военными походами и большими охотами, сидел с ними в обрядовых парильнях и прислушивался к шипению воды, льющейся на раскаленные камни, пытаясь услышать в нем голоса духов, он постился вместе с ними, прося богов послать побольше рыбы в их сети и дичи — в силки. Сам Красная Куртка, великий сахем Ирокезской лиги, приходился ему тестем, а когда гуроны убили Плачущую Ласточку и их ребенка, Франсуа стал для старого индейца и сыном, и внуком.
В молчании они закончили ужин. Сара убрала со стола, и они вышли из дома. Ночь была теплой, но Франсуа чувствовал странный озноб, который пробегал по всему его телу. Вот уже много лет он не разговаривал так подолгу с белыми женщинами;
Гарнизонные дамы считали ниже своего достоинства раскланиваться с каким-то индейцем, а жены поселенцев его побаивались. Впрочем, после того как умерла Плачущая Ласточка, в его жизни не было места для женщин, и ни одна из них ничего для него не значила.
И вот теперь, стоя рядом с Сарой, он неожиданно поймал себя на мысли, что тревожится за нее.
Она была сильной, отважной, но слишком невинной и беспечной, чтобы всерьез воспринимать опасности нового мира, в котором она обрела покой.
Чувство свободы пьянило ее, кружило ей голову, и Франсуа боялся, что она может допустить роковую ошибку. И он готов был сделать все, чтобы этого не случилось. Если бы она позволила, он бы научил ее всему, что умел сам. Он бы взял ее в путешествие, и они бы вместе скользили на длинном берестяном каноэ по задумчивой глади рек и озер, били острогой рыбу и жарили ее на углях, собирали по берегам ягоды и целебные корни, искали бы на мшистых болотах следы осторожных ланей и карибу. Он бы показал ей весь этот мир и научил жить с ним в ладу, но он не знал, как правильно объяснить ей, почему он этого хочет. Все его страхи и тревоги оставались для Сары пустым звуком, хотя весь окружающий мир денно и нощно шептал ей об опасности. Пребывая в простодушной уверенности, что никто не может причинить ей вреда, пока она сама не желает никому зла, она просто не стала бы его слушать. Франсуа же, напротив, различал каждую букву, каждое слово в великой науке, называемой наукой выживания, но это знание годилось, увы, только для него самого.
Впрочем, Сара была умна, и он надеялся, что ему удастся заставить ее прислушаться к голосу разума до того, как станет слишком поздно.
Эту ночь — как и большинство Ночей в своей жизни — он провел под звездным небом, устроившись на соломе возле своей лошади. Вопреки обыкновению, Франсуа заснул не сразу, а долго лежал, думая о Саре. Как и он в свое время, она прошла долгий путь, но для нее он был стократ сложнее, а значит — ей потребовалось гораздо больше мужества и отваги, чем ему. Франсуа не знал даже, сумел бы он так решительно изменить свою жизнь, если бы оказался на ее месте. И чем больше он думал об этом, тем сильнее становилось его убеждение, что он имеет дело с совершенно замечательной женщиной.
Но Сара, которая вышла утром на крыльцо, чтобы позвать его к завтраку, и не подозревала о своих исключительных достоинствах. Как самая обычная женщина, она встала с первыми лучами солнца, испекла несколько кукурузных лепешек, заварила кофе и пожарила бекон, и Франсуа, принюхиваясь к доносящимся из окон кухни аппетитным запахам, подумал, что такого завтрака, да еще приготовленного женщиной, он давно не ел.
— Этак я сделаюсь совершенным бездельником! — воскликнул он весело, легко вскакивая на ноги и вытряхивая из волос сено. Сара только рассмеялась в ответ, и Франсуа поспешил к ручью, чтобы умыться и привести себя в порядок.
После завтрака Франсуа решительно взялся за ее обучение. Его старый голландский мушкет был тяжеловат для Сары, но английское ружье, которое он захватил с собой, пришлось ей, что называется, «по руке». Сара оказалась на удивление метким стрелком, и оба они были очень довольны, когда она убила несколько птиц, допустив лишь один промах. Удовлетворенный столь многообещающими результатами, Франсуа сказал, что оставит ей ружье и патроны к нему. Кроме того, он посоветовал Саре приобрести такие же ружья и для своих работников, чтобы в случае опасности они могли стать рядом с ней.
— И все же, Франсуа, я не думаю, что оружие нам понадобится, — твердо сказала Сара и, стараясь сгладить неприятное впечатление, которое произвели на Франсуа эти слова, тут же спросила, не хочет ли он перед отъездом отправиться вместе с ней к водопаду.
Франсуа с удовольствием согласился, и они тотчас отправились в путь. Почти всю дорогу до шелбурнского водопада они шли молча, думая каждый о своем, и, даже оказавшись на месте, долго любовались падающей водой, боясь громким словом нарушить очарование этого дивного места.
Шум водопада неизменно действовал на Сару благотворно, а почему — она и сама не могла бы сказать.
Даже на Франсуа волшебная обстановка этого места произвела впечатление. Он улыбался, и резкие черты его лица стали мягче, человечнее, но Саре он казался чужим, далеким и загадочным, как настоящий индеец. Как она ни старалась, она не могла прочесть по его лицу ровным счетом ничего; оно было непроницаемым, как лик сфинкса, и Сара впервые задумалась о том, какие мысли посещают ее спутника, когда он молчит вот так.
— Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, — глухо сказал Франсуа, — дайте знать в гарнизон.
Полковник знает, где меня искать, а в крайнем случае он всегда может отправить на поиски одного-двух индейских следопытов. И я приеду так скоро, как только смогу.
Таких слов он никому не говорил, но Сара, поблагодарив его за любезность, лишь отрицательно покачала головой.
— С нами ничего не случится, мне не придется просить у вас защиты, — ответила она, и Франсуа понял, что она твердо в это верит.
— А вдруг все-таки?
— Так или иначе, но вы об этом все равно узнаете от ваших друзей-индейцев, — улыбнулась Сара. — Или от того же полковника Стокбриджа. Насколько я успела заметить, в этой части света не существует секретов.
В ее словах было заключено правды больше, чем она могла предположить. Новости распространялись здесь едва ли не быстрее, чем в Бостоне, что было вдвойне удивительно, если учесть расстояния между фортами белых и индейскими деревнями. Впрочем, Франсуа предпочел не заострять на этом внимание.
— В будущем месяце я вернусь в Дирфилд, — сказал он и, не дожидаясь приглашения, добавил:
— Я специально поеду этой дорогой и, если вы не имеете ничего против, загляну к вам.
— А куда вы сейчас направляетесь? — поинтересовалась Сара, в которой обстоятельства его жизни вызывали острое любопытство. Она пыталась представить себе, как он живет в ирокезском доме, как плывет в узком каноэ по бурной реке, как мчится на коне по узким лесным тропам. Нельзя сказать, чтобы это ей удалось. Она почти ничего не знала ни о жизни индейцев, ни о нем самом.