В последовавшие затем дни Лиз ходила притихшая. Она старалась вести себя как можно примернее - улыбалась, помогала всем, чем могла. Уж больно она была напугана. Если дядя с теткой решат ее прогнать, они, ясное дело, не станут оплачивать ей обратную дорогу, придется добираться домой как хочешь. Они позвонят матери, а та придет в бешенство. Она и так часто грозила Лиз, что отдаст ее в интернат, раз дома с ней не справиться. И что тогда с ней будет, если этим кончится?
А еще у нее из головы не шел скрипач.
Он ее преследовал. Сперва, вспоминая встречу с ним, Лиз решила, что наткнулась на какого-то психа, напялившего на себя маску, оставшуюся от Хэллоуина. Но его черты были слишком живыми - она чувствовала, что это действительно лицо, а никакая не маска, да и вся сцена в амбаре была такой реальной, хотя и в высшей степени странной, что Лиз не могла поверить, будто все ей привиделось. Ей так и слышались звуки скрипки, а образ того, кто играл на ней, стоял перед глазами.
Однажды, когда они с Энни взобрались на «Луну», ей показалось, что до нее снова долетают звуки скрипки, но когда она спросила Энни, не слышит ли та чего-нибудь, Энни как-то странно посмотрела на нее.
- Чего? - спросила Энни.
- Ну, будто кто-то играет… на скрипке? Энни усмехнулась и заговорщически зашептала:
- Здесь в деревьях прячется огроменный старик - прямо медведь, от него так и разит болотной трясиной, он пиликает на скрипке и заманивает путников, любит грызть их косточки.
Лиз содрогнулась.
- Правда?
- Да ерунда, конечно, - покачала головой Энни. - Просто старожилы распускают всякие слухи. Бывает, кому-то в здешних лесах слышится музыка - верней, кому-то мерещится, будто они ее слышат. Об этом уже много лет болтают. А на самом деле просто ветер шумит в ветвях или свистит в дырках, что в стенах сарая.
- А эти старожилы никогда не рассказывали о бродяге-скрипаче с головой кролика?
- Не болтай глупостей.
Но Лиз продолжала слышать звуки скрипки. А однажды, когда они были на озере, она заметила, что из-за кедра за ними подглядывает большой кролик, и шкурка у него точь-в-точь того же коричневого цвета, как уши у скрипача. И глаза его неприятно напоминали человеческие. Он внимательно наблюдал за Лиз. И как будто что-то замышлял.
Нет, она решительно спятила!
В конце концов Лиз больше не смогла это выносить. Через неделю после того, как она впервые увидела кролика-скрипача, она дождалась, когда все улягутся спать, оделась и тихонько вышла из дома. Посмотрев на холм, Лиз увидела в щелях амбара желтый свет. Но музыки слышно не было. Закусив губу, Лиз начала подниматься на холм.
Дойдя до амбара, она долго стояла, чтобы унять громкий стук неистово бьющегося сердца.
«Все это дурь», - убеждал девочку разум.
«Да, - соглашалась она, - понимаю. Но я должна узнать все до конца».
Глубоко вздохнув, Лиз обошла амбар и, поравнявшись со стеной, выходившей на дорогу, вошла в дверь.
Все было так же, как той ночью, только скрипка не играла. Керосиновая лампа, подвешенная к стропилам, заливала амбар желтым светом. Так же стояли ряды карусельных лошадок, а скрипач в своих ободранных, заплатанных одежках сидел, положив скрипку на стоящий рядом с ним мешок с сеном. Его бесформенная шляпа валялась рядом со скрипкой. Длинным острым ножом он вырезал что-то из дерева, поглядывая в ту сторону, где стояла Лиз, но не произносил ни слова.
Отведя глаза от ножа, Лиз с трудом сглотнула комок в горле. Теперь, стоя здесь, она не могла понять, зачем ее сюда принесло. На скрипаче была не маска. Это было его лицо. Дергающийся нос, косящие глаза.
- Что тебе от меня… нужно? - удалось наконец выдавить из себя Лиз.
Скрипач перестал вырезать.
- С чего ты взяла, что мне от тебя что-то нужно?
- Я же вижу… ты меня преследуешь. Куда ни гляну, всюду на тебя натыкаюсь. Все время слышу твою скрипку.
- Ничего удивительного, - пожал плечами скрипач. - Я здесь живу. Почему бы нам не встречать друг друга?
- Но, кроме меня, тебя никто не видит.
- Может, просто не присматриваются как следует. Новые люди все такие.
- Новые люди? Человек-кролик заулыбался.
- Так мы вас называем. - Его улыбка вдруг погасла. - Сначала здесь обитали только мы. С тех пор как вы сюда пришли, все изменилось.
- Как тебя зовут?
- Разве важно знать имя?
- Еще бы! А как иначе узнать, кто ты?
- Я сам знаю, кто я, и этого довольно.
Как ни странно, чем дольше они разговаривали, тем спокойней становилась Лиз. Словно она была во сне, где все принимают без вопросов. Самые диковинные вещи кажутся понятными. Она села на толстый широкий обрубок бревна напротив скрипача, ноги не доставали до пола, она постукивала пятками по дереву.
- Но как тебя называют другие? - спросила она.
- Какие «другие» - твои или мои?
- Все равно.
Скрипач долго молчал. Он вытащил кисет, свернул самокрутку, зажег ее. Когда он вынимал самокрутку изо рта, над головой у него вился голубовато-серый дымок.
- Давай я расскажу тебе об одной девочке, - сказал он. - Она жила с родителями в городе. Отец однажды ушел от них и не вернулся. Она считала, что он ушел из-за нее. Ее мать вбила себе в голову, какой эта девочка должна быть, и изо всех сил старалась заставить дочку походить на этот выдуманный образ, но ничего не получалось, и девочка горевала, что не получается тоже по ее вине.
Но она была упрямая, и хотя еще не знала, какой хочет стать, ей хотелось выяснить это самой, без чьих-либо указок. Поэтому, когда ей говорили, как надо поступить, она делала наоборот. Она все время дулась и даже разучилась улыбаться. И все время в голове у нее сидели мысли о том, что она виновата. Совершенно ненужные мысли.
Они мешали ей, как гниль, которая, бывает, разъедает деревья. В конце концов эти мысли совсем ее извели, и от нее самой уже ничего не осталось. И тогда ее положили в ящик, закопали в землю, там она и лежит до сих пор.
Лиз смотрела на скрипача во все глаза. Холод сковал ей грудь, так что даже дышать стало трудно.
- Это… это ты про меня рассказываешь? - спросила она. - О том, какой я была и что со мной будет?
- Да нет, просто я вспомнил такую историю, - пожал плечами скрипач.
- Но я ничего не могу с собой поделать. Никто не хочет мне хоть чуть-чуть помочь.
- Прежние люди - мои люди - помогали себе сами.
- Легко тебе говорить! Тебе же не четырнадцать лет, и никто тебя не учит, как жить. А у меня нет никаких прав.
- Права есть у каждого. Отвечай сама за то, что ты делаешь, а на все остальное не обращай внимания. Это не так-то просто, но и не слишком трудно, привыкнешь, и будет само собой получаться.