Я бы закрыла тему, но ведь это Джо. От него отговорками не отвяжешься.
– Не знаю, – говорю я. – Сделала все, что могла. Забыть не получилось.
Я глубоко вдыхаю воздух, чтобы найти в нем поддержку и пробить ком в груди. Сколько лет, а он все там же, не уходит…
– Я никак не могу их простить, Джо.
Он делает выдох, и голубой дымок тянется из его рта. Он кивает.
– Знаю, – говорит он. – Но теперь ты сломана в двух местах, и, судя по тому, что говорили мне целители, новая рана не заживет, пока ты не разберешься со старой. – Он строго смотрит на меня. – Нам придется что-то делать, иначе у тебя не останется ничего.
– У меня есть все это, – говорю я, махнув рукой на деревья страны снов.
– А если ты не поправишься в Мире Как Он Есть? – спрашивает Джо. – Понимаешь, чтобы дух мог странствовать здесь, ему нужен якорь – твое тело. Без него дух здесь не удержится.
«Он говорит, что я умираю», – соображаю я. Мысль не кажется слишком страшной – трудно по-настоящему испугаться чего-то здесь, где все полно тайны, – но все-таки по спине проходит холодок.
– И куда мы идем? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами, делает новую затяжку.
– Этого никто на самом деле не знает, – говорит он. – Даже здесь. И здесь не встретишь умерших, которые могли бы объяснить.
Мы замолкаем. Я так давно знаю Джо, что с ним даже молчать уютно, но сегодня в тишине чувствуется натянутость. Что-то нарушает покой. Это мое сломанное тело и старые раны, которые никто не умеет залечить.
– Я на какое-то время исчезну, – говорит Джо. – Есть у меня одна знакомая, может, она и сумеет помочь, но найти ее трудно, а ты же знаешь, что здесь творится со временем.
По собственному опыту не знаю, но от других я достаточно много об этом слышала. Время здесь как вода: течет то быстрее, то медленнее, чем в мире, где на больничной кровати лежит мое тело и я даже сесть не могу, не то что расхаживать, как я расхаживаю здесь.
– Со мной ничего не случится, – уверяю я Джо.
– Я попрошу пару родственничков за тобой присмотреть, – говорит он. – Составить тебе компанию на этой стороне. Может, покажут тебе места, пока меня не будет.
– Например, девочек-ворон? – спрашиваю я, не в силах скрыть жадного интереса.
– С чего ты взяла, что они мне родня?
«Да с того, что они, как и ты, оборотни-шутницы», – думаю я, но вместо ответа пожимаю плечами.
– С Мэйдой и Зией ты только скорее попадешь в беду, – говорит Джо. – Они никому не желают зла, просто такие уж уродились.
– А мне они нравятся.
Джо усмехается:
– Почему бы им не нравиться тебе? Мир с ними интереснее, это уж точно.
Он последний раз затягивается и тушит самокрутку о подошву. Окурок отправляется в карман.
– Постараюсь вернуться поскорее, – обещает он.
– Спасибо, Джо.
Я обнимаю его и думаю: забавно. Какое простое дело, легче легкого, все равно что ходить, дышать или поднять карандаш. Пока не оказывается, что ты этого больше не можешь. Там, на больничной койке, я даже напиться сама не могу.
– Не проводи здесь все время, – говорит Джо, уходя. – Обещай мне, что будешь работать как следует, когда они начнут восстановительную программу.
– Хорошо. Но сначала…
– Тебе хочется оказаться подальше. Да, я тебя слышал.
Он тычет указательным пальцем мне в лоб.
– Йа-ха-хей! – говорит он.
Потом делает шаг в сторону, и его больше нет со мной. Словно шагнул за невидимый занавес.
– Йа-ха-хей, – тихонько повторяю я.
Я закрываю глаза и делаю большой затяжной глоток здешнего волшебного воздуха, прежде чем позволить себе проснуться на больничной койке.
3
На следующий вечер, придя в госпиталь, Софи узнала, что Джилли перевели из реанимации в обычную палату. Они с Десмондом зашли сразу после занятий, которые вели в ньюфордской Школе искусств, и явились в больницу с папками и портфелями. Им объяснили, как найти палату Джилли, и Софи, вернувшись к лифту, нажала кнопку пятого этажа: еще два вверх. Лифт немедленно отправил их вниз, в кафе на первом этаже.
– Идиотская штуковина, – пробормотала Софи. Она снова потянулась к кнопке, но Десмонд пробормотал: «Джинкс» и перехватил ее руку.
– Дай-ка лучше мне, – сказал он, – а то мы всю ночь прокатаемся.
Софи со вздохом прислонилась к стене. Десмонд ухмыльнулся, блеснув зубами на фоне кофейно-коричневой кожи. Он, как обычно, был в мешковатых штанах, футболке и легкой хэбэшной курточке, хотя в этот день подморозило и дул резкий ветер. Но Десмонд всегда одевался так, будто все еще живет на Островах. Можно было бы счесть уступкой холоду шерстяной беретик, которым он прикрыл шевелюру, если бы Десмонд не носил его не снимая и в самые знойные летние дни. Береты он неизменно выбирал панафриканских цветов: красно-черно-зелено-желтые, но этим все и ограничивалось. Он даже говорил без ямайского акцента, потому что ему не было семи, когда его семья эмигрировала в Ныофорд.
Выйдя из лифта, они наткнулись в коридоре на Анжелу. Та улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз.
– Как она? – спросил Десмонд.
– Будь это другой человек, – ответила Анжела, – можно бы сказать, что она в неплохом настроении. Но для Джилли это глубокая депрессия. Не дайте сбить себя с толку улыбками и шуточками. Ей больно.
Десмонд вдохнул:
– Начинаешь задумываться насчет планов, которые Господь, как говорят, имеет в отношении каждого из нас, вам не кажется?
– Господь ничего с нами не делает, – сказала Анжела. – Ему и не к чему. Хватает того, что мы делаем друг с другом.
Она махнула рукой и вошла в лифт. Дверь с шелестом закрылась.
– Анжеле тоже больно, – заметил Десмонд.
– Всем нам больно.
Он кивнул:
– Аминь.
Новая палата была рассчитана на двоих, но вторая койка пустовала, так что Джилли пока оказалась здесь полновластной хозяйкой. Окно занимало всю боковую стену, оно начиналось на высоте пояса и поднималось до самого потолка, открывая вид на город. С такой высоты был виден даже собор Святого Павла. Дальше прямоугольные башни небоскребов горным хребтом загораживали набережную и Волчий остров.
– Вот это вид! – присвистнул Десмонд.
– Пару раз в день они запускают сюда экскурсии, – сообщила ему Джилли.
Она криво усмехнулась им – все ее улыбки теперь были кривыми, – а потом ее взгляд упал на то, что было у них в руках. Софи видела, как трудно Джилли удержать на губах улыбку.