Иногда у меня появляется желание его стукнуть.
– Я хочу сказать, что не сумею так разложить свою жизнь, – говорю я. – Если уж я получу доступ в мир духов, так мне захочется взять с собой этюдник и принести его обратно. И прихватить палатку, и еду, и все прочее, чтобы не пришлось питаться ягодами и кореньями, если задержусь подольше.
Когда переходишь в страну снов, как Софи, то взять с собой ничего нельзя. И обратно принести тоже. Кроме воспоминаний.
– Я слышу тебя, – произносит Джо. – Мы с тобой этим занимались, когда я тебя учил.
– Помню. Но раз уж я сюда попала, хотя бы так… Я вижу в его глазах понимание. Оно и раньше в них было, но все равно мне надо было высказать, что у меня на душе.
– Трудно быть терпеливым, – говорит он. Я киваю.
– Над этим можно еще поработать, – добавляет он. – Теперь, когда ты научилась переходить во сне, все пойдет быстрее.
– Когда начнем? – спрашиваю я.
Он жалобно смотрит на меня:
– Сперва надо разобраться с тем несчастным случаем.
Я качаю головой. Не хочу об этом говорить, что бы там ни было. Но Джо не из тех, кто позволит спрятать голову в песок.
– Перед тобой трудная дорога, – говорит он. – Может быть, нынешнее умение переходить – возмещение за тот труд, который тебе предстоит в Мире Как Он Есть. А может, удар по голове высвободил способность переходить во сне.
Я все еще качаю головой, но Джо будто не видит. Он уставился на меня неподвижным взглядом, и все шутовство с него слетело. Он совершенно серьезен.
– Я пригласил двух целителей, – продолжает он, – и даже попросил девочек-ворон за тобой присмотреть, но все они говорят одно и то же. Выздоровление зависит от тебя самой. Понимаешь, беда в том, что в тебе еще остались старые раны, и они не позволяют ускорить процесс естественного восстановления того, что нарушено извне.
– Что ты имеешь в виду?
Не собираюсь признаваться, но что-то во мне понимает, о чем он говорит. Уже одна мысль об этом сразу притягивает меня обратно в оставшийся позади мир. А я не хочу возвращаться.
Джо раздумывает о чем-то, потом говорит мне:
– Как будто что-то в тебе не желает улучшения.
– Да я и не больна вовсе!
– Ну, гриппа у тебя нет, – соглашается он, – но ты столкнулась с чем-то неприятным. И нечего притворяться, будто все в порядке. Мы оба знаем, что ты прячешь в себе старые раны. Ты многих умеешь одурачить, включив поярче свое сияние, но со мной это не проходит.
– О каких это ранах ты толкуешь?
– Если бы я знал, может, сумел бы помочь.
– Ты всю мою жизнь знаешь, – говорю я.
Он медленно кивает:
– Чего я не знаю, это как ты относишься к своей жизни.
– Что за чушь?!
Джо вздыхает:
– Я просто пытаюсь объяснить, как обстоит дело. Если не хотела знать, зачем спрашивала?
Он прав. Джо редко дает советы, не дождавшись, пока его попросят. Беда в том, что совет – это обычно такая штука, которую вовсе не хочется слышать.
Мне приходится отвести взгляд. Я смотрю на эти дивные деревья. Они уже кажутся не такими настоящими. А может быть, дело во мне. Я чувствую притяжение своего тела, и оно влечет все сильнее. Возвращаться не хочется. Теперь-то я знаю, что меня там ждет.
– Мне жаль, что так вышло, – говорит Джо. Я киваю:
– Мне тоже.
– Ты этого не заслужила.
Пожимаю плечами. По-моему, мир не замечает наших заслуг. А если замечает, то не так часто, как нам хотелось бы.
– Мы найдем способ справиться, – успокаивает меня Джо.
А если не найдем?
Но этого я вслух не говорю. Я касаюсь его руки.
– Не волнуйся за меня, Джо. Я живучая.
И тут боль дотягивается до меня в стране снов и вытаскивает обратно на больничную койку. Уходя, я слышу его голос, все тише и тише.
– Жить и выживать – это разные вещи, – говорит он.
Я знаю, что он прав. Но еще я знаю, что иногда только и остается, что постараться выжить.
6
Как в старые добрые времена, думала Венди Сент-Клер, глядя на собирающихся друзей. В больничной приемной становилось тесно, все сидячие места заняли. Здесь было столько знакомых лиц, что Венди чувствовала себя словно на открытии выставки Иззи или Софи, разве что народ выглядел слишком понуро. И Джилли не было.
Если в твоей жизни случалось событие: выступление, раздача автографов, новая выставка, концерт – всегда можно было рассчитывать на Джилли. Она обязательно придет порадоваться вместе с тобой. И точно так же она неизменно появлялась, когда мир становился слишком жестоким и нужен был друг, которому можно пожаловаться. Но сегодня Джилли лежала за четыре стены отсюда, опутанная проводами и трубками, связавшими ее жизнь с аппаратами жизнеобеспечения и мониторами, а личико рэкхемовской феи превратилось в кошмар Г. Р. Гигера*, [3] и сегодня ее друзья собрались, чтобы поддержать ее чем сумеют и порадоваться негромко ее возвращению из комы.
Профессор Дейпл, Кристи, его подружка Саския и Алан сидели на кушетке у дальней стены, а рыженькая Холли пристроилась перед ними на кофейном столике и чувствовала себя как дома между пачками старых журналов. Софи, Сью, Изабель и Мэ-ран завладели второй кушеткой, стоявшей у боковой стены. Десмонд и муж Мэран, Сирин, устроились прямо на полу между ними. Касси расположилась на легком стуле из металлических трубок и пластмассы – наверно, одолжила в кафетерии, – а сама Венди устроилась в последнем оставшемся кресле вдвоем с Моной. Кресло с квадратными подушками и обивкой ужасного оливкового цвета. Они по очереди занимали: одна – сиденье, другая – ручку.
Правда, несколько лиц не хватало: Джорди с Таней были еще в Лос-Анджелесе, а муж Касси, Джо… ну, где Джо, никогда никому не было известно – но все равно сборище впечатляло. Да, такой Джилли человек, что у нее много верных друзей. Если б она умерла, на похороны собралось бы полгорода.
Венди зажала рукой рот, хоть и не произнесла последних слов вслух.
«О господи, – подумала она. – Даже думать не смей».
Мона тронула ее за руку:
– Ты в порядке?
Венди кивнула. Ее неловкую попытку объяснить, отчего она вдруг так побледнела, прервало появление в дверях Лу Фучери с Анжелой. Лу благоухал, как горящая сигарета, Анжела источала смесь кардамона и китайских благовоний.