— По времени, а вернее, сквозь время ехать недалеко, — сказала Ха-кан-та. — Но приходится проезжать через много миров.
Киеран так толком и не понял, куда они приехали, он только заметил, что пока они пересекали разные миры (и разные временные зоны, как он полагал), ночь наступала дважды и в конце концов они оказались не у озера, а на берегу реки. Вигвам Ха-кан-ты находился в некотором отдалении от реки, среди сосен. Там их встретили два волка, в лунном свете их шкуры отливали серебром.
— Зимний Брат и Летний Брат, — представила их Ха-кан-та.
— А как ты их различаешь? — удивился Киеран.
— По тому, как воспринимает их моя «тоу». Зимний Брат окружен холодным дыханием, пронизывающим, как северный ветер. От Летнего Брата веет свежим золотистым ветерком.
Киеран призвал свою «тоу» и потянулся к волкам, чтобы самому ощутить разницу между ними…
— Ну что? — спросила Ха-кан-та, отвлекая его от размышлений.
— Я думал о волках, — объяснил Киеран. — По мне, так они двигаются более легко и красиво, чем медведи.
— А ты случайно не в родстве с волками? — Тростник наконец разгорелся, и Ха-кан-та стала подбрасывать в костер щепки. — Какой у тебя тотем? Уж не волк ли?
— Тотем? — Вот насчет близости к какому-то животному Том на своих уроках ничего ему не говорил. Да и множество разных миров, квин-он-а, племя Ха-кан-ты — все это было ему внове… Том не посвятил его во многое.
Ха-кан-та тем временем стала месить тесто из чего-то вроде неотбеленной муки, насыпав ее на плоский камень, лежащий у ее колена.
— Моя фамилия Фой, — наконец сказал Киеран. — Она происходит от ирландского слова «фиах», что означает «ворон»…
— А ты чувствуешь себя сродни твоим крылатым братьям?
— Никогда об этом не думал.
Ха-кан-та перестала месить тесто и внимательно посмотрела на него.
— Ты все еще тревожишься, правда? — спросила она. — О своей спутнице Саракен?
— И да, и нет, — вздохнул Киеран. — Трудно объяснить. Когда я стал учиться у Тома, то сначала ничего не знал ни о магии, ни вообще о волшебстве. Но когда я кое-чему научился и обрел свою «тоу»… передо мной открылись новые горизонты… Я стал смотреть на мир по-другому, мне казалось, я знаю цели, которые ставил перед собой Том, занимаясь со мной, знаю, каковы пределы моего обучения, и поэтому старался приспособиться к первому и достигнуть второго.
— Пределов множество, — сказала Ха-кан-та.
— Теперь я начинаю это понимать. Nom de tout! Их гораздо больше, чем мне представлялось. Вот я и удивляюсь, почему Том рассказал мне так мало.
— Но как же он утаил от тебя эти знания?
— Ну, во-первых, он просто не показал мне, как попадать в эти другие миры.
Ха-кан-та пожала плечами:
— Мне кажется, это говорит о разнице между теми, кто родился со способностями к волшебству, и теми, кого волшебству учат. Еще на своих первых занятиях я усвоила, что сама должна добиваться всего. Меня учил этому мой отец, он был и учитель, и отец сразу. Он показал мне, как достичь связи со своей «тоу». Как только я этому научилась, все остальное я постигала сама.
— А больше он ничему тебя не научил?
— Он помогал мне, когда я спрашивала. Но его ответы на мои вопросы были такие неопределенные, что я недоумевала еще больше, чем прежде.
— Господи! До чего же мне это знакомо!
— Так что до многого мне приходилось доходить самой. А разве ты сам не стараешься узнать побольше?
— Я?.. Нет, пожалуй, никогда и не старался. Я довольствовался тем, что получал, и искал только покоя. По-моему, я никогда по-настоящему не верил в эти другие миры, ведь и во все, чему меня учили, поверить было трудно.
— Но теперь-то тебе пришлось поверить.
Ха-кан-та снова взялась за свое тесто. Наблюдая за медленными уверенными движениями ее пальцев, Киеран думал вслух.
— Вот поэтому-то я и беспокоюсь за Сару, — проговорил он.
— Почему?
— Знаешь, ей все дается слишком легко. Пых! — и она уже может сделать это. Пых! — и она уже знает, как сделать то.
— Она из тех, кто ищет, это сразу видно. Она стремится во все вникнуть, все понять. А это и хорошо, и плохо, ведь если за многим погонишься, ни в чем совершенства не добьешься. Но у нее опытный учитель. Талиесин Рыжеволосый, он не даст ей отвлекаться на ерунду.
— Талиесин? Он учитель Сары?
— Это к нему она ушла, я уверена.
Подумав над ее словами, Киеран понял, что его это не удивляет.
— Но, как я уже говорила, — добавила Ха-кан-та, снова пронизывая его пристальным взглядом, — тебе следует выкинуть из головы все тревоги о ней. Ты тоже сильный. Я чувствую твою «тоу» — яркую и блестящую. Научись танцевать со мной Медвежий Танец. Восстань вместе со мной против Мал-ек-и. Думай о том, как это сделать, а не о том, справишься ты с такой задачей или нет. Кха?
— Понял, — ответил Киеран.
— Хорошо. Скоро будем ужинать. А завтра, когда луна опустится, я возьму тебя на свою Поляну для занятий. Там амулеты действуют особенно сильно.
Киеран глубоко вздохнул, мышцы шеи и плеч расслаблялись по мере того, как напряжение отпускало его. Ха-кан-та права. Правы ли были квин-он-а? Действительно ли Том гонялся не за тем, кем надо?
Ха-кан-та перестала месить тесто, слепила из него небольшие лепешки, завернула их в зеленые листья и поставила у пламени. Потом, оставив Киерана одного, она на несколько минут ушла в вигвам. Вернувшись, села рядом с Киераном и протянула ему маленький, сделанный из кости свисток с шестью отверстиями.
— Можешь сыграть на нем? — спросила она.
Киеран стал было расспрашивать, зачем ей это, но она просто покачала головой и показала на свисток. Пожав плечами, он подержал свисток сначала в одной руке, потом в другой. Призвав на помощь свою «тоу», он провел пальцами по гладкой костяной поверхности, стараясь запечатлеть в душе контуры свистка. Затем поднес его к губам и стал насвистывать медленную мелодию, завораживающую и незнакомую, и понял, что исполняет ее сам свисток, что мелодия эта хранится в его памяти, так как на нем ее исполняли много-много раз.
Когда он наконец отнял свисток от губ, Ха-кан-та спросила его:
— Мог бы ты узнать по инструменту, кто его прежний хозяин?
— Странный вопрос, однако… — Киеран закрыл глаза и стал вспоминать мелодию и то, что чувствовали его пальцы, прикасаясь к отверстиям свистка, и что ощущали губы, к которым он прикладывал мундштук, и как он понял, что свисток поет голосом прежнего владельца.
— Я ощутил глубокий покой и тишину, как та, что царит в самом сердце моей «тоу». Но у владельца этого свистка тишина в тысячу раз глубже, чем у любого человека из тех, кого я знал.