— Ты попал прямо в точку.
— Чей же это свисток? — спросил Киеран.
— Талиесина. Теперь ты понимаешь, что имели в виду квин-он-а?
— Талиесина? Но…
Но — ничего. Теперь Киеран действительно понял. И если бард хоть сколько-то похож на воспоминание, которое хранил о нем инструмент, Киерану стало понятно, почему все, начиная с Сары и кончая квин-он-а, защищали Талиесина. Дух, который он ощутил и который до сих пор дремал в свистке, никак не мог быть духом Мал-ек-и, не мог быть олицетворением Зла. Но тогда почему Том был убежден, что Талиесин его враг?
— Ха-кан-та… — начал Киеран, но она отрицательно покачала головой.
— Больше не надо говорить. Сейчас мы поужинаем. А потом тебе нужно отдохнуть. Чтобы твоя рана как следует зажила, необходимо время. Завтра наговоришься досыта. А вечером отправимся на мою Поляну для занятий.
От костра поднимался запах лепешек, напоминая Киерану, как сильно он проголодался. Беда только в том, что одним хлебом сыт не будешь.
— У нас должна быть легкая еда, — сказала Ха-кан-та. — А завтра вечером мы будем поститься, чтобы подготовиться к Медвежьему Танцу.
Похоже, она снова прочитала его мысли. Что это? Неужели его лицо выдает все, о чем он думает? Между тем первое, что преподал ему Том, было — как защитить свои мысли и как заглушить шумы, которые исходят от мыслей окружающих его людей. Для Киерана это стало таким же естественным, как дыхание. И все-таки Ха-кан-та, по-видимому, прорывается сквозь его оборону.
Осознав это, Киеран одновременно понял, что и сам может ощущать легкий ритм ее мыслей, скользящих по поверхности. Он смотрел, как играют отсветы костра на ее лице, когда она палочкой отодвигает от огня завернутые в листья лепешки. Ха-кан-та держалась легко и просто, словно они уже давно были товарищами. Почувствовав его взгляд, она подняла голову. Легкая печаль мелькнула в ее глазах и тут же исчезла.
— Я была одинока, — сказала она. — После того как отец ушел в Страну Дремлющего Грома, я не искала себе друзей. Но сегодня, сидя с тобой у костра, поняла, чего мне не хватает. В моем народе много одиноких, мы к этому склонны. Одиночество часто наведывается в наши вигвамы. Но когда тебе навязывают одиночество… как случилось, когда трагг-и отобрали у меня отца…
— Мне очень жаль, что это случилось, — посочувствовал ей Киеран. — Да еще так страшно. Представляю, как тебе было тяжело.
Ха-кан-та вздохнула:
— Я знаю, он счастлив там, он играет на барабане в краю покоя. Но все-таки мне не хватает его.
Они долго сидели молча. Когда Ха-кан-та наконец сделала какое-то движение, Киеран протянул ей свисток, но она не взяла его.
— Оставь свисток у себя, — сказала она. — Я никогда на нем не играла, а что может быть печальнее инструмента, на котором никто не играет? Так что пусть уж этой ночью здесь будет только моя печаль, а твое присутствие облегчит ее, и она быстро уйдет, хотя бы на время.
— Спасибо, — сказал Киеран, благодаря ее за нечто большее, чем подаренный свисток.
— Пожалуйста, Киеранфой. Рада услужить тебе, — улыбнулась Ха-кан-та.
В ту ночь они спали под открытым небом на постелях из веток кедра, вдыхая воздух, напоенный ароматом смолы. Киеран долго лежал без сна, прислушиваясь к спокойному дыханию Ха-кан-ты, уснувшей неподалеку от него. В руке он сжимал ее дар — свисток Талиесина, пробегая пальцами по его отверстиям. Где-то вдали ухала сова, и Киерану вдруг захотелось поднести свисток к губам и сыграть на нем. Но вместо этого он повернулся на другой бок и заснул.
Наутро Ха-кан-та сняла припарку с бока Киерана и объявила, что рана зажила и перевязывать ее больше не нужно. Киеран, как зачарованный, молча разглядывал шрам. О том, что здесь была рана, теперь напоминали только четыре белые выпуклые отметины.
Киеран и Ха-кан-та бродили по стойбищу, беседуя о своих учителях и о себе, рассказывая друг другу о том, чем они занимались в своих мирах. Так прошел день. Ближе к вечеру Киеран достал свисток и сыграл на нем несколько ирландских мелодий, которые помнил со времен, когда работал в оркестре Тоби, и несколько быстрых шотландских танцев. Ха-кан-та аккомпанировала ему на маленьком ритуальном барабане, и веселые кельтские мелодии, уносясь в лесную чащу, приобретали странную торжественность.
Музыка привлекла волков, которые вышли из леса и улеглись между Ха-кан-той и Киераном, и даже лось Ак-ис-хюр, безмятежно жующий жвачку, казалось, тоже слушает музыку, стоя между вигвамом и рекой. Киеран никогда не переживал ничего подобного. Под аккомпанемент ритмичного барабанного боя костяной свисток, которым он не очень-то владел, зазвучал для него совершенно по-новому.
Наконец сгустились сумерки, и луна с наступлением темноты поплыла высоко над верхушками сосен, повернула на запад и скрылась за деревьями. Воздержание от пищи и необычная музыка, которая все еще звенела у него в душе, подействовали на Киерана, и из головы у него улетучились все мысли, а окружающее он стал воспринимать с особой остротой.
Ха-кан-та поднялась так плавно, что Киерану показалось, будто она плывет.
— Пора, — проговорила она и, взяв Киерана за руку, повела его в лес.
Небо над Поляной Ха-кан-ты было безлунным, здесь становилось все темнее по мере того, как на звезды наползали облака. Печально подвывая, ветер покачивал окружавшие поляну сосны.
— В племени рате-вен-а, — стала объяснять Киерану Ха-кан-та, — каждый из нас имеет га-хен-та — Поляну для занятий. Я назвала ее «Поляна, где Луна встречается с Соснами». Здесь и только здесь я могу передать свои знания другому. Колдовские знания, например Танец Медведя.
Киеран кивнул. Они сидели, скрестив ноги, друг против друга и так близко, что, протянув руку, Киеран мог дотронуться до ее плеча.
— А что такое Танец Медведя? — спросил он, вспомнив их разговор прошлой ночью, когда они выясняли, как двигается медведь. Киеран был немного неуверен в том, что его ожидает. Может быть, сейчас они раскрасят лица и начнут плясать?
— Танец Медведя — это способность придать своему духу ту же форму, что у духа Медведя.
— Изменить свою форму?
Киеран немного встревожился. Перед его мысленным взором возникла отчетливая картина, как он убивает человека в ресторане «Патти Плейс» — когда? Сто лет назад?
— Изменить только дух, — сказала Ха-кан-та. — Но не тело. Подумай о своей «тоу». Ты знаешь, что она такое — молчание. У моего народа «тоу» присущ ритм барабана, и она принимает черты нашего тотема. Научившись Танцу Медведя, ты сможешь сродниться с «тоу» самого Медведя. Ты станешь сильным, как медведь, сильнее, чем ты когда-либо был. Таким же сильным, как Талиесин. Таким, что вдвоем с тобой мы сможем победить Мал-ек-у.
— Даже так?
Ха-кан-та улыбнулась и покачала головой. Она принесла на Поляну кожаный мешочек и ритуальный барабан. Мешочек она поставила между собой и Киераном, достала ожерелье из медвежьих когтей и вырезанную из дерева неглубокую миску. Потом вынула что-то похожее на сухие грибы и небольшой мешочек с водой. Положила грибы в чашку и ногтем большого пальца стала растирать их. Когда грибы превратились в порошок, она добавила воды и стала пальцем мешать эту кашицу, пока та не стала однородной массой.