— Ты уходил далеко, — сказала она, и ее голос прозвучал, как тихий звон колокольчиков.
В горле у Киерана пересохло, он хрипло ответил ей:
— Чем ты меня угостила?
— Средством, которым пользуются шаманы, — ответила Ха-кан-та, — чтобы отправиться в путешествие.
— Грибы. Магические грибы?
Ха-кан-та кивнула. Она сняла руки с барабана, на Поляне воцарилась тишина. Ха-кан-та закрыла лицо руками.
— Я видела, как ты летел, — сказала она. — Высоко над моей головой, а в это время мы с моим тотемом играли в снегу.
— Ты говорила, что мне надо научиться Медвежьему Танцу.
— Я так думала, но ошиблась. Твой учитель тоже ошибался. У тебя собственный тотем, мой воин.
— Я не воин. Он… ворон сказал, что мы с тобой больше не должны преследовать Мал-ек-у.
— Знаю. Мой тотем тоже сказал мне это. Но мы по-прежнему можем быть вместе.
— Думаешь, нам следует продолжать?
Ха-кан-та покачала головой. Она протянула руки к его лицу, чтобы потереть ему виски.
— Давай отложим этот разговор до другого раза. Я с удовольствием разучила бы с тобой другой танец, Киеранфой. Сегодня вечером мы унеслись далеко и часть пути проделали вместе. Сейчас наши души близки друг другу. У моего народа есть танец, его танцуют под одеялами. Ты знаком с этим танцем?
Ха-кан-та отняла руки от лица Киерана и стала распускать косы. Она встряхнула длинными волосами и снова наклонилась, черное облако прядей упало ему на лицо. Ха-кан-та легко коснулась губами его губ.
Киеран привлек ее к себе. В его душе еще звучали песни гуляющих высоко над землей ветров и взмахивающих крыльев. Все это сливалось с сумеречными воспоминаниями о чем-то первозданном и сильном. Ха-кан-та прильнула к Киерану, и он почувствовал, что она улыбается.
— Холодно! Ух, какой холод!
Томас Хенгуэр открыл глаза, но взгляд у него был отсутствующий. Если Томас и видел, то явно не то, что видели окружавшие его. Так может смотреть человек, погруженный в свою собственную версию ада. Он дрожал от внутреннего холода, но его лоб покрывала испарина. Такер не мог ничего от него добиться, старик только повторял: — Холодно! Какой холод!
— Что с ним? — Инспектор поднял глаза на Тропмана. — Что с ним?
— Я бы сказал, сильный шок, — пожал плечами Тропман. — Травма в результате тяжелых телесных повреждений, хотя…
Он не докончил фразу, но Такер понял. Казалось, раны на лице старика были по меньшей мере двухнедельной давности.
— Сколько времени он уже в таком состоянии? — спросил Тропман.
— Минут пятнадцать, — ответила Салли. — Мне не хотелось бросать его одного, но потом… В общем, ему становилось все хуже. Я накрыла его еще одним одеялом и не знала, что же делать дальше.
Она кинула быстрый взгляд на Джеми, и он ободряюще кивнул.
— Вы все правильно сделали, — сказал он.
— Наверное, надо было принести ему грелку. — Давайте я принесу, — предложил Байкер.
— Когда мы его нашли, инспектор, а это было сразу после того, как вы уехали, — сказал Джеми, — у него на лице были не шрамы, а открытые раны. Они заживали прямо у нас на глазах.
— Ну, даже если он способен к самоисцелению, — сказал Тропман, вставая с края кровати, — мы должны отправить его в больницу.
Словно услышав волшебное слово, приводящее в чувство, Том шевельнулся. Такер увидел, что глаза старика больше не кажутся остекленевшими. Взгляд выражал боль, но впервые с тех пор, как все они собрались в этой комнате, стало ясно, что Том их видит.
— Не надо… в больницу, — прохрипел он.
«У него глаза человека, перепуганного насмерть», — подумал Такер.
— Вы больны, — сказал Тому Тропман, снова присаживаясь на край кровати. — Вам необходима медицинская помощь.
— То, что со мной… ни один… доктор… не исправит. — Глаза у него снова затуманились, и по телу пробежала дрожь. Старик, борясь с болью, с трудом заставлял себя говорить. — Мне нужно еще немного времени. Совсем немного. Тогда я избавлюсь от нее. От тени.
— От тени? — Такер опустился на колени у кровати, приблизив лицо к самым губам старика. — От какой тени?
— От тени смерти… Смерть оставила… во мне… темный след… Только Дом… может меня защитить… Но скоро… и он не сможет… Если вы лишите меня… Дома… я не переживу эту ночь.
— О чем он? — обратился к присутствующим ничего не понимающий Такер.
Тропман пожал плечами и посмотрел на Джеми.
— Я уже говорил вам, — напомнил Джеми. — Он считает, что на него покушается бард Талиесин из Уэльса. Давно умерший валлийский бард. Ну, тот, о котором Уильямс [90] написал поэму. А больше я ничего не знаю.
— Инспектор говорил мне о ваших соображениях, — сказал Тропман. — Но это как-то…
— Нет, — вдруг еле слышно произнес Том. — Это не бард! Я ошибался. Мой враг… куда страшнее. Он чуть не убил меня в Ином Мире. Застиг… врасплох. И убил бы, если бы я… не перенес себя… сюда. Я оставил вместо себя чучело… из сучков и глины. Но надолго это его… не отвлечет. О, как холодно…
— Но кто же ваш враг? — добивался Такер. — Кто вас так изувечил? Скажите, и мы его схватим.
Не страдай он так от боли, Том расхохотался бы. Он попытался снова объяснить, кто его преследует, но от боли и холода слова путались и он повторял одно и то же.
— Только не в больницу, — просил он. — Я чувствую, он близко. Скоро явится, и тогда меня никто не спасет. Ох, как холодно… Киеран, скажи…
Такер встал.
— Ну, что будем делать, Дик? — спросил он.
Тропман дернул себя за мочку уха. Переводя глаза с инспектора на Тома, он наконец принял решение.
— Оставим его здесь, — сказал он. — Пока.
— Значит, вы поверили в это мумбо-юмбо?
— Просто я стараюсь не поддаваться предубеждениям. — И, обращаясь к Джеми, Тропман спросил: — Мы очень помешаем вам, если останемся здесь? Я бы хотел быть рядом с ним, пока не удастся перевезти его в больницу.
— Нисколько не помешаете! — воскликнул Джеми. — Наоборот, будем только рады.
Он подошел к кровати и склонился над Томом.
— А Сару вы нашли? — спросил он. — Где Сара?
С минуту Том молчал. Потом крепко зажмурился, словно отгоняя от себя какое-то страшное видение.
— Где Сара? — воскликнул Джеми и схватил старика за плечо.