— Но это значит запереть их там, откуда они приходят.
Иззи недоуменно подняла глаза:
— О чем ты говоришь?
— Если судить по тем ньюменам, с которыми я встречалась, — начала Кэти, — нельзя сказать, что им здесь не нравится. Похоже, ты вызвала их из такого места, где не так приятно жить, как у нас; ты предоставила им возможность узнать другую жизнь.
— Мы не можем с уверенностью утверждать, что их мир так уж плох. Мы абсолютно ничего о нем не знаем. Они и сами не в состоянии его вспомнить.
— А может, они и не хотят помнить, — предположила Кэти. — Не смотри на меня так удивленно. Это вовсе не сюжет для новой истории. Некоторые люди теряют память в результате полученных травм, но еще большее количество людей просто изгоняют неприятные события из головы и делают вид, что ничего не случилось. Это избирательная амнезия. В половине случаев подсознание само делает выбор, и люди даже не подозревают, что забыли о каких-то ужасных случаях.
Выслушав предположение Кэти, Иззи ощутила странную неловкость, но не могла понять почему. Словно в то время, пока Кэти говорила, в ее душе шевельнулись неясные тени.
— Я считаю, что ты обязана по-прежнему вызывать ньюменов, — продолжила Кэти. — Они предпочитают наш мир. Согласна, он совсем не идеален, но идеальных мест не существует.
— Но всё же...
— И ты должна помнить, что они здесь не так уж несчастливы. Вспомни Джона. Без твоего творчества у них не будет никакой надежды.
— А если все они погибнут? Если я не сумею защитить их от посягательств Рашкина? Я не смогу вынести груз такой ответственности.
— Не продавай полотна, — посоветовала Кэти. — Не выставляй их на всеобщее обозрение. Держи под замком, здесь или в студии. Или арендуй специальное хранилище. Но тебе достался дар, та belle Иззи, и я не думаю, что это получилось случайно.
— Нет, этим даром наградил меня Рашкин специально для того, чтобы я обеспечивала его потребности.
Кэти покачала головой:
— Рашкин лишь научил тебя пользоваться тем, что у тебя уже было. Как ты думаешь, что привлекло его внимание? Ты и тогда уже могла вызывать ньюменов, он только показал тебе, как это делается.
«Да, показал, — подумала Иззи. — И притворился другом. А потом обманул мое доверие и бросил на растерзание угрызениям совести».
— Не знаю, смогу ли я, — сказала Иззи.
— Ты должна, — ответила Кэти. — Больше никто не может помочь им перейти границу миров.
— Кроме Рашкина. — Кэти кивнула:
— Но вспомни его собственные слова об ангелах и чудовищах. Нет сомнения, что такой человек, как он, способен вызвать только чудовищ. Кто-то должен позаботиться о равновесии и позволить ангелам попасть в наш мир.
— Почему он не может питаться собственными ньюменами?
Иззи сознавала, что сама эта мысль чудовищна, но не сумела сдержаться. Если бы Рашкин использовал своих ньюменов, то он отвечал бы за их гибель, а не она. И ее ньюмены были бы в безопасности.
— Вероятно, он просто не может, — предположила Кэти.
Иззи задумчиво кивнула. Конечно. Иначе зачем бы ему подбирать ее буквально на улице и учить живописи? Он должен был посеять семена для будущего урожая. От этой мысли Иззи почувствовала тошноту, из желудка ко рту поднялась едкая горечь.
— Боюсь, мне сейчас станет плохо, — сказала она.
— Я всегда буду с тобой, та belle Иззи, — подбодрила ее Кэти.
Иззи была уверена в правдивости этих слов. И даже не аргументы Кэти по поводу необходимости вызывать ньюменов, а именно эти слова позволили ей продолжить писать картины уже через несколько дней.
На этот раз она не стала выяснять отношения с Рашкиным, хотя и сама не могла объяснить почему. Как только она задумывалась о такой возможности, сразу чувствовала сильное напряжение и раздражение. Иззи просто перестала посещать его мастерскую и не приглашала его к себе. Тот факт, что Рашкин никак не отреагировал на такие перемены в их отношениях, только укрепил ее веру в его виновность.
Иззи разговаривала с каждым новым ньюменом, и все они выражали свою благодарность за предоставленную возможность перехода, но больше никогда не возвращались в студию. Даже Энни перестала ее навещать.
XXI
Февраль 197 9-го
Иззи узнала о смерти своего отца, но ничего не почувствовала. Она сидела на кухне с телефонной трубкой в руке и слушала рассказ матери о сердечном приступе, случившемся с отцом, когда тот занимался хозяйственными делами, и ей казалось, что мать говорит о смерти какого-то незнакомого человека. Иззи перестала ездить на остров три года назад и, хотя она время от времени общалась с матерью по телефону, с отцом больше ни разу не разговаривала.
Когда-то она считала, что ее успех в живописи заставит отца изменить мнение о дочери, что он будет гордиться ее достижениями, но в их отношениях ничего не менялось. Во время ее последней поездки к родителям они с отцом в очередной раз поругались, и тогда, несмотря на поздний вечер, Иззи собрала сумку, дошла до причала и переправилась на шлюпке через озеро. Она пешком добралась до шоссе и приехала в город на попутной машине.
Иззи появилась в квартире на Уотерхауз-стрит под утро, и Кэти очень рассердилась.
— Ты должна была позвонить мне или Алану, — отчитывала она Иззи. — Господи, тебя же могли ограбить или изнасиловать, даже убить. Кто-нибудь из нас встретил бы тебя.
— Я не могла оставаться там ни минуты, — оправдывалась Иззи. — И уж тем более не могла просить, чтобы кто-то из них проводил меня в город.
— Но ты...
— На шоссе нет телефонов, а о том, чтобы позвонить из дома, я даже не подумала.
Кэти хотела продолжить выговор, но несчастное выражение лица Иззи заставило ее унять свой гнев.
— Ну ладно, слава богу, ты благополучно добралась до дома, — только и сказала она, обнимая подругу.
На следующее утро мать позвонила и попыталась извиниться за отца, но Иззи не хотела мириться с таким отношением. Если отец любит свою дочь, пусть сам об этом скажет, она устала ждать. Матери она задала только один вопрос: «И как ты можешь с ним жить?»
Иззи продолжала поддерживать связь с матерью, но об отце они никогда не говорили до самой его смерти.
Теперь Иззи пришлось поехать на остров и остаться с матерью, и даже присутствовать на похоронах по ее просьбе, но в душе не возникло никаких чувств — ни во время отпевания, ни в тот момент, когда гроб с телом опускали в могилу. Только вечером, когда они с матерью вернулись в дом на острове, Иззи почувствовала утрату. Со дня смерти отца прошло уже три дня, и она лежала на своей кровати в родительском доме и рассматривала знакомые с детства трещины на потолке. Только тогда на глазах появились слезы.