— Гордона Вульфа, — уточнил Боб, точно почувствовав ее замешательство. — Вы разговаривали с ним сегодня вечером в патио ресторана «Рыжий лев».
Зои передернуло. Руперт, который до этого лежал спокойно на своей подстилке у дверей студии, поднял голову и тревожно заскулил, чувствуя, что ей плохо.
— Вы... — начала она. — А вам-то это откуда известно? Вы что шпионили за мной?
— Не за вами, а за ним.
— А.
Опомнившись, Зои бросила еще один взгляд на часы в студии и, не думая, что она делает, автоматическим движением пальцев скормила компакт-проигрывателю первую дорожку из следующего сета.
— Почему? — спросила она.
— Он опасен.
Зои вспомнила свое давешнее ощущение, как будто что-то скользкое и холодное коснулось ее спины, но ей и в голову не приходило опасаться чего-то с его стороны, по крайней мере до его прощального выпада.
В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь.
— Кто он такой? — спросила она. — Или нет, скажите лучше, кто вы такой? И зачем вы ходите за этим Вульфом?
— Это не настоящее имя.
— А какое настоящее?
— Не могу сказать.
— Почему, черт побери?
— Не потому, что не хочу, — быстро ответил Боб. — Не могу. Я сам его не знаю. Знаю только, что он опасен и не следовало вам его сердить.
— Господи, — сказала Зои, — только этого мне и не хватало. — Снова взгляд на студийные часы: песня Стива Эрла подходила к концу. — Секундочку, Боб. Рекламу поставить надо.
Она перевела телефон в режим ожидания и вывернула громкость своего микрофона.
— Это был Стив Эрл, — сказала она, — с песней из его последнего альбома, а вы слушаете «Шум ночи». Музыку для всех сов и совушек крутит Зои Б. Горячий металлический сет на подходе, его откроет «Туз пик» команды «Моторхед». А уж они-то, дорогие мои, далеко не новые парни на этой улице. Но сначала, хоть час у нас и поздний, дадим слово спонсорам.
Она запустила кассету с обязательным для каждой получасовки рекламным блоком и отключила свой микрофон. Но когда она повернулась назад к телефону, лампочка уже не горела. На всякий случай она все же сняла трубку, но услышала только короткие гудки.
— Черт, — ругнулась она. — И когда они от меня отстанут?
Руперт снова посмотрел на нее, потом встал, прошлепал через всю студию и ткнулся большим влажным носом ей в ладони. Папа у него был золотистый Лабрадор, мама — немецкая овчарка, а сам он — сентиментальная туша семидесяти фунтов весом.
— Ну не ты, милый, не ты, — обхватив обеими руками его башку, она потерлась носом о его шерстяной нос. — Ты моя большая детка, правда?
Кассета с рекламой закончилась, наступил черед «Моторхеда». Выбирая другие диски для того же сета, она то и дело поглядывала на телефон, но линия входящих звонков больше не оживала.
— Да, странно, — кивнула Хилари Карлайл. Заправила за ухо беглую прядку волос, лукаво улыбнулась Зои. — И в то же время вполне предсказуемо, разве нет?
— Спасибо тебе большое.
— Я не говорю, что ты их подначивала, но эта история — просто вся твоя жизнь в миниатюре: заведи тебя в комнату, полную абсолютно незнакомых людей, и можно гарантировать, что через десять минут самый тронутый парень из всех окажется с тобой рядом. У тебя просто дар какой-то. — И она насмешливо ухмыльнулась.
— Этот парень меня и правда напугал.
— Который — Гордон или Боб?
— Да, по правде говоря, оба.
Улыбка Хилари померкла.
— Тебя это и вправду так достает?
— Если бы не этот звонок, я бы просто забыла встречу в «Рыжем льве», и все.
— Думаешь, между ними есть связь?
— Ну конечно, а как же?
— Нет, я понимаю, что есть, — сказала Хилари. — Я хотела сказать, ты думаешь, они и правда договорились?
Зои считала именно так. Она вообще не верила в совпадения. По ее мнению, все на свете было связано со всем, даже если эта связь не видна с первого взгляда.
— Только вот зачем им это? — спросила она.
— Ладно, убедила, — заявила Хилари. И тут же добавила: — Хочешь, оставайся у меня на пару дней.
Они расположились у Хилари в гостиной, выходившей окнами на фасады старинных особняков Стэнтон-стрит, в южной части которой, на первом этаже просторного тюдоровского дома, и жила подруга Зои. Всякий раз, видя Хилари в этой комнате, Зои вспоминала «Концерт ля-минор» Мендельсона — та же безупречная гармония солирующего инструмента и оркестра. Картины, занавеси, ковры, мебель — на всем лежал отпечаток причудливого, слегка скособоченного взгляда Хилари на мир: импрессионисты висели у нее бок о бок с полотнами, которые точностью воспроизведения элементов действительности напоминали скорее фотографии; антикварный шкаф служил прибежищем вполне современной стереосистеме; зеркальные полки ломились от старых книг; окна украшали старинные темные портьеры из набивного ситца и отороченный кружевами тюль; куски разных орнаментов взрывами ярких пятен расцвечивали ковер на полу. Деревянные части кушетки, на спинку которой элегантно опиралась Хилари, щетинились тончайшей резьбой из листьев и завитушек; офисное кресло Зои выглядело так, будто в нем зимовал медведь.
Ростом Хилари ничуть не уступала Зои, те же пять футов десять дюймов, но если одна при своей широкой кости производила впечатление крепкой и угловатой, то другая, казалось, сплошь состояла из грациозных округлостей, а ее смуглая кожа приятно контрастировала с синими глазами и водопадом светлых длинных волос. В то утро ока была в белом, простая хлопковая рубашка и брюки сидели на ней с непринужденной элегантностью, как на заправской фотомодели, и вся комната, как это бывало обычно, имела такой вид, словно только для того и существовала, чтобы оттенять ее присутствие.
— Да нет, думаю, все будет в порядке, — сказала Зои. — И потом, со мной же Руперт, он меня защитит, если надо.
Пес, который лежал на полу у ног хозяйки, услышав свое имя, тут же поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.
Хилари расхохоталась:
— Ну да, как же. Он у тебя от собственной тени и то шарахается.
— Но он же не виноват. Просто он...
— Да, знаю. Очень чувствительный.
— А я тебе рассказывала, как он прыгнул...
— Прямо в канал и вытащил собачонку Томми, которая туда свалилась? Да всего-то каких-нибудь сто раз.
Зои обиженно поджала губы.
— О Господи, — снова прыснула Хилари. — Ну, не дуйся. Ты же знаешь, что со мной делается, когда ты вот этак губки складываешь.