Брат больше ко мне не приставал, но так сверлил меня взглядом, как будто собирался рассчитаться со мной за полученную от отца порку при первом удобном случае. А мать и другие братья, они просто замолкали, едва я входила в комнату, и глядели на меня, как на насекомое какое-то.
Думаю, отец сначала хотел помочь, но, в конце концов, оказался не лучше матери. Я по его глазам видела: он тоже думал, что это я во всем виновата. Он держал меня на расстоянии, не подходил близко и ни разу не дал мне почувствовать, что я такая же как все.
Он и заставил меня пойти к психиатру. Я приходила и сидела в его кабинете совсем одна, маленькая такая девчонка в здоровом кожаном кресле. Психиатр наклонялся ко мне через стол, льстиво улыбался, прикидывался понимающим и все пытался меня разговорить, но я ничего ему не рассказала. Я ему не верила. Я уже знала, что мужчинам доверять нельзя. Женщинам тоже, спасибо матери. Она считала, что лучший способ во всем разобраться — это послать меня на исповедь, как будто тот же самый Бог, который сначала позволял брату насиловать меня, теперь возьмет и все исправит, если, конечно, я признаюсь, что сама его соблазнила.
Что же это за детство такое?
4
«Прости меня, Отец, ибо я согрешила. Я позволила брату моему...»
5
Едва ее гостья заворочалась на постели, Джилли отложила свой блокнот. Спустила с подоконника ноги, так что они повисли пятками ударяясь в стену, носками почти касаясь пола. Убрала непослушную прядку со лба, оставив на виске черное пятно от перепачканных углем пальцев.
Маленькая и хрупкая, с заостренным, как у пикси, личиком и копной темных кудряшек, она выглядела почти такой же юной, как девочка, которая спала в ее постели. Джинсы, кроссовки, темная футболка и персикового цвета рабочий халат, накинутый поверх всего этого, делали ее еще тоньше и моложе. Но ей уже давно перевалило за тридцать, и годы тинейджерства остались далеко позади; Энни она годилась в матери.
— Что ты делаешь? — спросила Энни, садясь на кровати и натягивая на себя простыню.
— Рисую тебя, пока ты спишь. Надеюсь, ты не против.
— Можно посмотреть?
Джилли протянула ей блокнот и наблюдала, как Энни разглядывает рисунок. На пожарной лестнице за ее спиной еще две кошки подошли и уткнулись мордами в банку из-под маргарина рядом с черно-белой. Один был старый бродячий кот, левое ухо разорвано в драках, горы и долины выпирающих ребер покрыты лесом свалявшейся шерсти. Другой — соседский, сверху, вышел на свою ежеутреннюю прогулку.
— Ты сделала меня гораздо красивее, чем я есть на самом деле, — сказала наконец Энни.
Джилли покачала головой:
— Что видела, то и нарисовала.
— Ну да.
Джилли не стала спорить. С разговорами о том, кто чего стоит, можно и подождать.
Значит, ты этим на жизнь зарабатываешь? — спросила Энни.
— Ну почти. Еще официанткой подрабатываю.
— Все лучше, чем на улице клиентов ловить.
И она вызывающе посмотрела на Джилли, явно ожидая реакции.
Та только плечами пожала.
— Расскажи, — попросила она.
Энни долго молчала. Опустив глаза, она с непроницаемым выражением разглядывала грубоватый набросок, наконец снова встретила взгляд Джилли.
— Я о тебе слышала, — сказала она. — На улице. Похоже, там все тебя знают. Говорят... — Ее голос прервался.
Джилли улыбнулась:
— Что?
— Да так, всякое. — Девочка пожала плечами. — Сама знаешь. Что ты тоже жила на улице, что ты вроде службы помощи в одном лице, только нотации не читаешь. А еще... — она замешкалась, на секунду отвернулась, — что ты ведьма.
Джилли расхохоталась:
— Ведьма?
Такого она о себе еще не слышала.
Энни показала рукой на стену против окна, где сидела Джилли. Картины выстроились вдоль нее неровными шеренгами. Над ними, рама к раме, чтобы сэкономить место, висели другие. Все это были части огромной серии под названием «Горожане», над которой Джилли работала постоянно: реалистические зарисовки из городской жизни, где из-за спин людей, из-за углов зданий и карнизов крыш высовывали любопытные мордочки маленькие обитатели страны, которой нет ни на одной карте. Хобы и феи, крошки эльфы и гоблины.
— Говорят, ты веришь, будто они существуют на самом деле, — сказала Энни.
— А ты веришь?
Во взгляде, который бросила на нее Энни, явно читалось: «Я что, дура, что ли?», и Джилли снова расхохоталась.
— Как насчет завтрака? — спросила она, чтобы сменить тему.
— Слушай, — начала Энни, — я, конечно, благодарна тебе за ужин и что ты пригласила меня вчера к себе, и все такое, но я не собираюсь тебя объедать.
— Ничего, за один завтрак ты меня не объешь.
Джилли притворилась, будто не замечает, как гордость Энни борется с потребностями, которые диктовало ее положение.
— Ну если ничего, то тогда ладно, — робко сказала она наконец.
— Иначе я бы не предлагала, — ответила Джилли.
Она соскользнула с подоконника и прошла в кухонный уголок мансарды. В одиночку она обходилась чисто символическим завтраком, но сейчас не прошло и двадцати минут, как она и ее гостья уже сидели за столом, на котором аппетитно дымились яичница с беконом, жареная картошка, тосты, кофе для Джилли и травяной чай для Энни.
— Какие у тебя на сегодня планы? — спросила Джилли, когда они закончили.
— А что? — немедленно насторожилась Энни.
— Я подумала, может, ты не откажешься сходить со мной к моей подруге.
— Благотворительность какая-нибудь?
Она сказала это таким тоном, как будто речь шла о тараканах или еще каких-нибудь паразитах. Джилли тряхнула головой:
— Да нет, скорее бесплатный совет. Ее зовут Анжелина Марсо. Она работает в центре помощи всем нуждающимся на Грассо-стрит. Он существует только на частные пожертвования, никакой политики.
— Я про нее слышала. Ангел с Грассо-стрит.
— Если не хочешь, можешь не ходить, — сказала Джилли, — но она будет рада с тобой познакомиться.
— Еще бы.
Джилли пожала плечами. Когда она начала убирать со стола, Энни ее остановила.
— Пожалуйста, — сказала она, — дай я.
Джилли подхватила с кровати свой блокнот и вернулась на подоконник, а Энни принялась мыть посуду. Начатый утром портрет был почти закончен, когда девушка подошла и присела на краешек раскладной кровати.
— Та картина на мольберте, — начала она. — Это твоя новая работа?