— Да, — подтвердил Комаровский, заводя мотор, — радостью он не пылал.
Генерал Спешнев с трудом скрыл досаду, увидев приближающихся к лавке представителей «Внутренней линии». Приветственный адрес Брусилову был составлен в самых общих выражениях, но даже и в таком виде из полутора с лишним тысяч участников Луцкого наступления свои подписи согласились поставить от силы полтора десятка чинов.
Згурский прочитал дежурные поздравления, протянутые ему в кожаной папке и, недовольно поморщившись, закрыл ее.
— Я приглашаю вас, Николай Александрович, съездить со мной на вокзал.
— Мне прежде уже доводилось видеть прибытие поезда. Празднества же в честь большевистского иуды я не считаю достойным поводом, чтобы отвлекаться от работы.
— И все же я должен настоять на своем предложении. Торговли все равно не будет — весь город сегодня только и живет приездом великого русского полководца.
— Дерьмо, — прошептал Спешнев.
— Воздержитесь от подобных высказываний. Вы — не командир французской старой гвардии при Ватерлоо. Я оплачу ваш сегодняшний дневной отпуск. Едемте!
— Чествовать предателя! Какой позор! — закрывая на замок магазин, пробурчал генерал Спешнев.
— Николай Александрович, отрешитесь от тона листовок времен прохода Деникина на Москву. Брусилов спас тысячи офицеров.
— Брусилов поставил под ружье против нас тысячи офицеров. А потом в Крыму другие тысячи, поверив очередному воззванию славного генерала, сложили оружие перед красными и были уничтожены. Хорошо еще, если просто расстреляны, а то ведь…
— Я знаю, Николай Александрович.
— Вы знаете, а я это своими глазами видел!
— И все же… Не Брусилов развалил империю. Он оставался честным офицером вплоть до той поры, когда император, явив миру преступное малодушие, отрекся от престола, тем самым предав свой народ, свою воюющую армию. Николай II обрушил лавину, унесшую сотни тысяч, миллионы жизней и куда более того жизней изувечившую. Стоит ли винить в том, что произошло, Брусилова? Он не был властью в государстве, властью, своей бездарной слабостью попустительствующей разгулу стихии. Что нового несли в своих ранцах большевики? Величие державы? Экономическую мощь? Спокойствие для всех и каждого? Ни в малой степени! Они несли затасканную до дыр якобинскую ложь свободы, равенства, братства. Чтобы обойти очевидную истину, что самою волей Создателя человек не равен человеку, они упразднили Бога. Чтобы вбить в головы народам, насколько они свободны, большевистские вожди строят едва ли не самую жестокую полицейскую диктатуру. Каким жандармам, когда снился подобный размах в казнях и репрессиях? Забавно читать, когда их вождь — этот скороспелый присяжный поверенный, Ульянов — утверждает в своей работе, что там, где есть свобода, нет государства, и где есть государство — нет свободы. Построить тюрьму, чтобы даровать свободу? Согласитесь, в этом что — то есть!
— К чему вы мне все это рассказываете, Владимир Игнатьевич?
— К тому, что роковое для нашей Родины и мира время требует особого суда. Как бы ни хотелось нам применять к нему привычные нормы, уже не выйдет. Если мы сейчас не поймем столь очевидной истины — будем наступать вновь и вновь на одни и те же грабли, как в четырнадцатом, когда шли густыми цепями на пулеметы. Брусилов стал на сторону большевиков — непреложный и прискорбный факт. Но вы, как человек, знавший Алексея Алексеевича лично, можете ли без колебаний и зазрения совести утверждать, что этот боевой генерал, этот храбрый офицер — трус и подлец?
— Нет, я такого не говорил, — немного помолчав, выдавил Спешнев.
— А раз так, есть веские основания полагать, что Брусилова толкнули на этот шаг весьма серьезные обстоятельства, о коих мы не знаем, или же, быть может, холодный и трезвый расчет.
— Вы предполагаете…
— Я допускаю.
Автомобиль графа Комаровского затормозил у полицейского оцепления. Добродушного вида усач с нашивками вахмистра принялся дотошно изучать документы господ, желающих проникнуть за оцепление. Прочитав имена, он что — то крикнул подчинённому, стоявшему у будки телефона.
— Уважаемый, мы спешим, — обратился к блюстителю порядка граф Комаровский.
— У меня не было приказа вас пропускать, господа.
— Но у нас назначена встреча!
— Вы уж не обижайтесь, но мне о том ничего не ведомо. Вот если лейтенант прикажет.
Згурский щелкнул крышкой часов — стрелка неумолимо ползла по циферблату, указывая на без двух минут одиннадцать. Ответ последовал минут через пять:
— Уж не обессудьте, лейтенант говорит, что вам туда нельзя.
— Как это нельзя? — взорвался сидевший рядом со Згурским генерал Спешнев. — Да ваш лейтенант вообще представляет, с кем имеет дело?
— Я человек маленький, — оправдывался вахмистр. — Оно и понятно — вы люди не простые. Да только у меня приказ. Там же президент. И генерал Брусилов.
Грянувший вдали военный оркестр недвусмысленно оповестил собравшихся, что поезд остановился у перрона.
— Вы уж потерпите, — теребил висячий ус пожилой вахмистр. — Сейчас их превосходительства проедут, и путь будет свободен.
— Да что толку, — усмехнулся Комаровский.
— Ладно. — Генерал Згурский свел брови на переносице. — Здесь толкаться смысла нет. Подъедем сразу в отель.
Приветственные крики раздались со стороны вокзала. Вдруг среди здравиц и славословий послышались резкие, знакомые всякому офицеру звуки, отрывистые, как хлопок бича: один, второй, чуть позже — третий.
— Стреляют! — Спешнев подскочил на месте и ударился головой о крышу автомобиля.
— Да, — побледнел Згурский. — Парабеллум.
«Дух закона обитает в кольте шерифа, из букв закона получаются отличные эпитафии».
Джесси Джеймс
Май 1924
Бродяга, сидевший на унылой деревянной скамье, вскочил, едва завидев входящего комиссара:
— Мсье Рошаль! Мсье Рошаль! Это же я — Гаспар Шену! Ведь вы меня знаете! Я никого не убивал!
Рука дюжего жандарма вернула задержанного в исходное положение, тот шмякнулся о лавку и скривился от боли.
— Давно не виделись, Гаспар. — Окружной комиссар недобро посмотрел на воришку. — Между прочим, ты отвлек меня от законного ужина!
— Но мсье Рошаль! Я же не сделал ничего дурного! За что меня схватили на этот раз? Клянусь девой Марией — я ни в чем не виновен!
— С твоим послужным списком понятие невиновности столь же уместно, сколь невинность у портовой шлюхи. — Рошаль обратился к дежурному офицеру: — Где протокол?
— Вот. — Полицейский открыл картонную папку и протянул комиссару исписанный лист. — Задержан при попытке сдать антиквару часы, снятые с трупа.