— Вы нашли его? — обратился он к верзиле, отирающем кровь с длинного кинжала.
— Нет, дон Анджело.
— Как это нет?
— Легата нет ни среди живых, ни среди мертвых.
— Ты соображаешь, что говоришь?
— Мы нашли слугу его преподобия, — начал оправдываться головорез. — Он говорит, что хозяина ночью вдруг призвал к себе аббат, и он уехал…
— Что за бред? Как он мог уехать? Разве что вознестись, как Илья-пророк. Где этот слуга?
— Я проведу вас, монсеньор, — дурно пахнущий убийца согнулся в поклоне.
— Сам найду. Укажи, куда идти.
— Туда, монсеньор.
Барон ди Гуеско быстро зашагал в указанную сторону.
— А я говорю, что не знаю, где мой господин! — слышалось из-за двери.
Майорано остановился, и губы его скривила улыбка — доносившийся голос, несомненно, принадлежал Гринрою.
Анджело распахнул дверь:
— Оставьте его! Это действительно не фра Гуэдальфо Бенчи. И запомните — каждый из вас видел, как его преподобие в сопровождении нескольких всадников отбыл ночью из замка.
Глаза разбойников, держащих на острие ножа связанного рыцаря Надкушенного Яблока, удивленно расширились.
— Как скажете, монсеньор, — опомнившись, закивали они, — так и было.
— И поскольку сей достойный слуга не врет, папского легата, вне всякого сомнения, призвал к себе аббат Бернар. Хотелось бы знать, что сделал этот бесноватый с несчастным пастырем овец Господних?
Опираясь на то, что имеешь, добивайся того, что хочешь.
Александр Фарнезе
Как бы долго ни длилось ожидание, наступает час, когда оно заканчивается. Подготовка к грандиозному рыцарскому турниру, посвященному свадьбе герцога Конрада Швабского и восхитительной ромейской севасты Никотеи Комнины, шла несколько месяцев. Изо дня в день плотники возводили огромное ристалище, способное вместить тысячи зрителей с отдельными ложами для высокородных князей-электоров, дворян и дам их свиты. Вокруг ристалища, точно грибы после дождя, вырастали павильоны для трапез, уединенные домики, утопающие в зелени, для желающих отдохнуть и пообщаться без свидетелей. Чего здесь только не было: из далекой страны Катай по Великому шелковому пути в Аахен были доставлены диковинные огненные стрелы, которые, взмывая в полночное небо, расцвечивают его невероятными огнями, гроздьями волшебных цветов и чудесными летающими змеями. Пока что это диво дивное хранилось в стенах специально выстроенной крепостицы с четырьмя башнями, рвом и подвесным мостом. И многочисленные зеваки сбегались поглазеть на хозяев огненных стрел: на их желтоватую кожу, узкие раскосые щелочки глаз, на наряды необычайно яркие и столь же нелепые. Не меньший интерес публики вызывал и огромный зверинец, расположенный тут же, под открытым небом.
Первоначально Никотея желала по древнему обычаю устроить бои храбрецов с заморскими свирепыми хищниками. Однако церковь воспротивилась любимому зрелищу древних римлян и объявила его бесовским наущеньем — должно быть, лозунг «Христиан — ко львам!» до сих пор был жив в воспоминаниях клира. Милая, послушная дочь церкви — блистательная герцогиня Швабская — тут же отказалась от своего первоначального намерения, покаялась, щедро одарила ближние монастыри, чем заслужила нежную и трепетную любовь со стороны местных иерархов церкви. Никого даже не смутило, что в округе не имелось ни одного самого завалящего бестиамаха [66] — в конце концов, к чему такие крайности? Теперь на огромной расчищенной пустоши возле Аахена, за высокими деревянными решетками царственно возлежали косматые львы в окружении верных львиц, нервно бегали тонконогие гепарды, строго взирали с ветвей сухих деревьев черные как ночь пантеры… Даже гиппопотам и слон нашли здесь себе приют, и мерзко хохочущие гиены, и нелепый зверь камелопард, чья шея длинна, точно змеиная, а тонкие длинные ноги кажутся слабыми подпорками для пятнистого тела. Но, как говорили знатоки, удар такой ноги перебивает спину льву. И мрачный подслеповатый родич единорога, готовый атаковать любого, кто станет на его пути. Все были здесь. Толпы восхищенных зевак порой целыми днями простаивали у огороженных вольеров.
Честный люд стекался на турнир: все, имеющие возможность путешествовать — кто в соседний город, а кто и за тридевять земель, — спешили в Аахен, чтобы не пропустить великое событие. Ибо раз в жизни увидев такое, можно до самой смерти не дождаться повторения.
Жонглеры, миннезингеры, шуты — каждый блистал своим искусством, и каждому находились и награда от их высочеств, и монета, и рукоплескания зрителей.
Правда, в первый день праздничной недели жители Аахена решили порадовать милую герцогиню увеселением, принятым на ее родине, и устроили на свежесжатом поле скачки квадриг. Неумелые возницы никак не могли совладать с упряжками, до конца поля с грехом пополам добралась только одна колесница. Оценив увиденное, гости и жители Аахена с полным основанием решили, что забава дурацкая и ромеи ничегошеньки не понимают в увеселениях. Исключив, конечно, из числа восточных недоумков свою добрую герцогиню.
Турнир шел своим чередом — лучники и арбалетчики порадовали толпу меткостью стрел, суровые лесники с легкостью метали длинные, в два локтя, топоры. Всадники на скаку бросали палицы в подвешенный на крестовине щит, и толпа разражалась радостными криками всякий раз, когда кто-либо из состязавшихся проявлял особенную ловкость.
Никотея восседала рядом с Конрадом Швабским в высоком кресле с подлокотниками и прямой спинкой, на которой был искусно вырезан двуглавый орел Комнинов. Откинуться поудобнее на этом импровизированном троне было невозможно, и за день даже привычная к гордой осанке спина сильно уставала. Но севаста казалась высеченной из мрамора. Величественный ее вид привлекал немало восторженных, а порой и обожающих взоров.
Крики, прославляющие вельможную чету, разносились едва ли не через каждые пять минут, и герцог с герцогиней неизменно отвечали на приветствия улыбками и милостивыми кивками.
Когда в обитой бархатом и увешанной персидскими коврами ложе появился лакей ее высочества, Никотея как раз вручала победный венок из золотых дубовых ветвей ловкому наезднику, с неизменным успехом собиравшему копьем расставленные у земли кольца.
— Гринрой вернулся, моя госпожа, — склоняясь у трона, прошептал слуга.
— Что значит «вернулся»? — едва шевеля губами, спросила севаста.
— Он утверждает, что все успешно закончил.
— Так быстро? Экий ловкач! Пусть ждет, я скоро приду. — Никотея положила свою тоненькую ручку на широкую пятерню Конрада Швабского. — Милый, в ознаменование воинской сноровки, выказанной сейчас перед нами, стоило бы, пожалуй, выкатить побольше пива для зрителей и участников. Им следует хорошо отдохнуть перед началом боев.