— Конечно, непременно дослушаю. Как можно допустить, чтобы тебя соблазнили рассказом, да и бросили! Только, наверное, для вас было бы покойнее оставить все это.
— Самым решительным образом — нет и нет! Если я не расскажу вам историю до конца, то, боюсь, вообще перестану спать. Она теперь жужжит в моей голове роем рассерженных пчел. Я должен как-то утихомирить их. Однако вам и впрямь необходимо вернуться в Лондон?
— Могу остаться еще на ночь… говоря откровенно, время пройдет с пользой. Стоит покопаться в библиотеке, раз уж я здесь.
Раздался стук в дверь. Прибыл доктор, и я пообещал Тео навестить его попозже, если он будет склонен поговорить и не нарушит предписаний врача: история может и подождать. Что, мол, в ней такого важного? Увы, это было неискренне. Важного набралось гораздо больше, чем я смел признать. Случилось вполне достаточно, чтобы внести сумятицу в мою душу и убедить, что все эти события связаны воедино, хотя каждое взятое само по себе не много значит. Должен сказать, мне отнюдь не свойственно с готовностью хвататься за нелепые выводы. Я ученый и требую доказательств, хотя, не будучи юристом, порой довольствуюсь косвенными свидетельствами. К тому же я мужчина с крепкими нервами, сангвиник по темпераменту, а потому тот факт, что случившееся вывело меня из равновесия, весьма примечателен. А теперь я еще и узнал, что Тео Пармиттер тоже потерял покой и, самое главное: историю о венецианской картине он решил рассказать не для того, чтобы развлечь меня у камелька, а в надежде избавить себя от бремени, поделиться дурными предчувствиями и страхами с другим человеком, не слишком отличающимся от него темпераментом, способным все объяснить и оказать поддержку.
Во всяком случае, мой разум, как и нервная система, были покойны до предыдущей ночи. И хотя здравый смысл по-прежнему мне подсказывает, что падение картины произошло случайно и легкообъяснимо, шестое чувство убеждает меня в обратном. Мне известен и близок принцип «бритвы Оккама», [8] но в данном случае разумом правит моя интуиция.
Большую часть дня я провел в библиотеке, работая над средневековым псалтырем, потом направился в город выпить чаю в кафе на Трампингтон-стрит, куда частенько захаживал прежде и где обыкновенно стоял гул несмолкающих разговоров. Бывало это, конечно, в учебное время. Нынче же кафе пустовало, и я поглощал свои масляные лепешки в обстановке довольно холодной и мрачной. Я-то надеялся развеяться среди людей, но увы — даже улицы, куда обычно ездили за покупками, опустели: было слишком холодно для любителей прогулок, а желающие что-то купить спешили сделать это как можно быстрее и вернуться к домашнему теплу и уюту.
Завтра и я последую их примеру. Я, конечно, любил этот городок, подаривший мне несколько несказанно счастливых лет, однако без сожаления завершу свой нынешний приезд — безрадостный и тревожный. Я заскучал по суете Лондона и своему уютному дому.
Вернувшись в колледж, я намеренно пошел обедать в общий зал с полудюжиной сотрудников. Мы оживленно беседовали и прикончили в профессорской добрую бутылочку портвейна, как то водилось в Кембридже, так что было уже довольно поздно, когда я, пройдя через двор, поднялся в свой блок по лестнице. Здесь меня ожидала записка от Тео, просившего повидаться с ним, как только я освобожусь.
Прежде чем пойти, я немного посидел, собираясь с силами. Честно говоря, мне не хотелось навещать Тео с утра пораньше, хотя, конечно же, я узнал, что самочувствие его после утреннего происшествия ничуть не ухудшилось, правда, он по-прежнему немного не в себе. Мне уже удалось избавиться от липучей паутины мрачного настроения и беспокойства, и слушать продолжение истории Тео особого желания не было. С другой стороны, он фактически умолял меня об этом, надеясь обрести покой, и мне вдруг стало стыдно, что я на целый день оставил его одного.
Я поспешил вниз по лестнице.
Выглядел Тео немного лучше. Рядом с ним стоял стаканчик солодового виски, в камине пылал добрый огонь, и мой старый наставник непринужденно поинтересовался, как прошел у меня день.
— Извините, что дела не позволили явиться к вам раньше.
— Дорогой мой, вы в Кембридже не затем, чтобы день и ночь сидеть со мной.
— И тем не менее…
Я взял предложенный стакан с виски «Макаллан» и сказал:
— Я пришел выслушать окончание истории, если у вас есть к тому охота и еще не пропало желание рассказать ее мне.
Тео улыбнулся.
Первое, что я увидел, войдя в комнату, была картина. Ее вновь повесили на прежнее место, но она полностью ушла в тень — лампа теперь сияла на противоположной стене. Мне подумалось, что перестановку сделали, должно быть, умышленно.
— На чем я остановился? — спросил Тео. — Никак не могу вспомнить, хоть убейте.
— Тео, перестаньте, — с тихой укоризной произнес я. — Думаю, вы помните все очень четко, даром что предались сну и я не стал вам мешать. Вы подбирались к какому-то важному месту в этой истории.
— Наверное, моя дремота послужила мне защитой.
— В любом случае вам надо рассказать мне остальное — или мы оба нынче ночью лишимся сна. Вы показали мне статью в журнале, где эта картина слишком бросалась в глаза. Я еще спросил вас, не умысел ли это самого фотографа.
— Насколько мне известно, он не обратил на нее никакого внимания, а я здесь тем более ни при чем. И все же… вот она, можно сказать, господствует и на фотографии, и в комнате. Меня это удивило, но не более. А потом, недели через две после выхода журнала, я получил письмо. Я его сохранил и отыскал сегодня утром. Оно там, на столе, возле вас.
Тео указал на плотный конверт цвета слоновой кости, адресованный ему сюда, в колледж, почтовый штамп Йоркшира был примерно тридцатилетней давности. Фиолетовые чернила, старательный старомодный почерк.
«Хоудон,
„У Эскби“,
Норт-Райдинг, Йоркшир
Уважаемый д-р Пармиттер!
Обращаюсь к вам от имени графини Хоудон, которая увидела статью о вас и вашей работе в „…джорнэл“ и выразила желание связаться с вами по поводу живописного полотна в комнате, где вы сфотографированы. Полотно — живопись маслом, изображающая сцену венецианского карнавала, — висит прямо позади вас и является предметом самой горячей заинтересованности ее сиятельства.
Леди Хоудон поручила мне пригласить вас, поскольку с этой картиной связаны вопросы, которые она полагает необходимым обсудить самым срочным образом.
Дом расположен к северу от Эскби, на железнодорожной станции по прибытии поезда вас будет в любое время ждать машина. Прошу вас связаться со мной, чтобы подтвердить свою готовность посетить ее сиятельство и сообщить удобную для вас дату. Еще раз хочу подчеркнуть, что, учитывая слабое здоровье ее сиятельства и ее сильное волнение по этому поводу, неотложный приезд оказался бы весьма кстати.