— В зависимости от того, — заметил Чаундра, — как он будет себя вести.
— Она может успокоиться, когда увидит его, — предположила Чанна.
— Стоит попробовать, — пожал плечами Чаундра и взял летающее кресло из тех, что стояли в дверях. — Сюда, — сказал он, и Чанна последовала за ним, по дороге натягивая халат.
Юноша, о котором шла речь, оказался тем красавцем, которого она транспортировала на корабль спасателей. Симеон заметил, как у Чанны расширились зрачки, и понял, что он вызывает у нее даже больший восторг, чем на корабле. «Феромон, [23] — рассудительно сказал он самому себе. — И почти полное отсутствие развлечений».
Юноша приподнялся на одном локте, и на его классически правильном лбу заблестели капли пота. Когда он посмотрел на подошедших своими светло-голубыми глазами, в них отразилась боль.
— Пожалуйста, позвольте мне пойти к ней, — взмолился он. Его высокий баритон звучал изысканно и немного старомодно. Говорил он на вполне разборчивом стандартном, хотя ударение на гласных и было устаревшим.
Одного взгляда на лицо Чанны оказалось достаточно, чтобы Симеон понял: она отправила бы его и в преисподнюю, если бы он попросил об этом. Симеону захотелось поскорее спровадить его со станции.
«Такие парни создают даже больше проблем, чем красивые женщины, — подумал он. — Но, если он заставит эту завывалу замолчать, я возьму его в штат».
Чанна с Чаундрой помогли Адонису сесть в кресло и отвезли его к койке, на которой лежала девушка. Он нежно коснулся ее руки и начал ее поглаживать.
У пациентки были распущенные темные волосы до пояса и бледное костлявое лицо с тонкими чертами и высокими скулами. Темно-синие глаза с золотистыми крапинками почти почернели, как только она увидела юношу, крики прекратились, и на миг настала долгожданная тишина. Но тут радужная оболочка на ее глазах стала неестественно белой, и, прежде чем Чанна или Чаундра смогли среагировать, она схватила стоявший у кровати графин и замахнулась на Адониса.
— Это ты во всем виноват! Ты мог погубить меня! Я чуть не умерла!
Металлический графин с отвратительным звуком врезался ему в висок Юноша мешком свалился с кресла, а не понимающая, что только что сотворила, девушка попыталась подняться на кровати, по-прежнему выкрикивая, что он один во всем виноват. Затем она вновь принялась рыдать ничуть не тише, чем прежде:
— Любовь моя, любовь моя, что они с тобой сделали?
Чаундра и главная медсестра синхронно, как в балете, с двух сторон прыгнули к кровати. В палату ввалилась целая толпа санитаров, остававшихся приверженцами химических препаратов, не говоря уж о старом добром этаноле, [24] поэтому они ни секунды не сомневались, что делать. Один из них крепко схватил ее за руки, а второй всадил шприц в извивающееся тело. Она моментально отключилась.
— Доктор, — настойчиво потребовал Симеон, — отправьте эту девушку в изолятор и держите там, пока ее сознание не прояснится. Пусть она обвиняет меня в этом — я беру ответственность на себя.
— Будет сделано, — ответил Чаундра. Медсестры пристегнули девушку к кровати: они были настоящими профессионалами и, даже затягивая ремни, ничем не показали, что это является репрессивной мерой. Чаундра склонился над потерявшим сознание юношей.
— Хорошо хоть удар был скользящим, — констатировал он, оттягивая веко. — Он скоро снова придет в сознание.
— Я буду у себя, доктор, — сказала Чанна и, собрав свою одежду и едва передвигая ноги, направилась к лифту. Войдя в кабину, она прислонилась к стене и закрыла глаза.
— У тебя все в порядке? — встревоженно спросил Симеон.
Она улыбнулась:
— Спасибо, у меня все в полном порядке. — Она открыла глаза и оттолкнулась от стены, но не выдержала нагрузки, и ее плечи сгорбились. — Мне по-прежнему страшно хочется пить, — сказала она, — а еще есть и жить. — Но тут ее глаза расширились от ужаса. — Как же я могла забыть? А «мозг», он выжил?
Симеон на какое-то время замолчал.
— Нет.
Чанна уронила вещи и закрыла лицо руками. На протяжении всего подъема взгляд ее был опущен, а губы оставались плотно сжатыми. Затем она тихо спросила:
— У тебя была возможность выяснить о наших гостях хоть что-нибудь?
— Не так много, как хотелось бы, но я кое-что разузнал о капсульнике. Гайон управлял планетами. Последним местом его работы стала колония на планете Бетель, вращающейся вокруг солнца GK728 — местные называют его Шафран. Я информировал Центральные миры о его… гибели… о том, что он погиб, выполняя свой долг, я так и сказал. Мне ответили, что примут это к сведению. После того как контракт истек, он просто остался на орбите, не имея на то никаких причин, разве что ему нравился ярко-желтый цвет местного солнца. Бетель — это расположенная в стороне от транспортных маршрутов отсталая колония с незначительным населением, жители которой страдают ксенофобией. Например, не торгуют с негуманоидами. Эта колония была основана около трехсот лет назад «сплоченной религиозной общиной». Да уж — Симеон сделал паузу. — За три века в этой религии могло появиться множество самых мерзких извращений. Беженцев могли просто-напросто изгнать с планеты. С таким же успехом они могли покинуть ее добровольно, чтобы организовать для своей секты новую базу. Я этого не знаю. — Он тихо продолжил: — Гайон, скорее всего, пробыл на корабле очень долго. И долго умирал по дороге сюда, один, во тьме.
Последние слова были сказаны едва слышно, шепотом, и Чанна почувствовала, как у нее на глазах выступают слезы. «Тело» всегда скорбит, когда гибнет «мозг». Поэтому она не стала сдерживать слез — это принесло облегчение. Но она могла плакать. А Симеон не мог.
Из лифта она прошла в гостиную и, совершенно выбившись из сил, свалилась в ближайшее кресло, сразу ставшее таким удобным. Откинув голову назад, она закрыла глаза, из которых по-прежнему текли слезы. Они с Симеоном молчали еще очень и очень долго.
— Как насчет базы данных, которую мы скачали на капитанском мостике? — наконец спросила Чанна, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Она была пуста?
— Я, уф, ну, в общем, не могу прочитать ее, — ответил Симеон. К печали в его голосе теперь примешивалось и смущение. — Код слишком древний. А может быть, это даже не код, а язык. Тот, которого нет в моих анналах, что означает: он исчез до начала эры космических полетов и был не слишком распространенным даже тогда.
Чанну разобрал смех, который ей едва удалось сдержать. Но она заглушила его стоном.
— Мне действительно страшно спрашивать об этом, но… — Тут она поняла, что с надеждой смотрит на его колонну. — Что случилось с людьми, которых мы спасли? Кроме завывалы, конечно.