С ранней молодости, еще не сняв юношеской тоги, Помпей принял участие в походах своего отца Страбона. В двадцать три года он, единственный из всех известных миру римских деятелей, был удостоен императорского титула за выдающиеся победы в ходе гражданских войн. [120]
Зверства марианских диктаторов, Цинны и Карбона, переполнили гневом сердце молодого Гнея Помпея, и, набрав три легиона солдат, он на свой страх и риск выступил против марианцев. Одержав несколько убедительных побед, Помпей сумел привести свой корпус на соединение с армией Суллы. Сам Сулла назвал его императором, провозгласив его триумф. Позднее именно Помпею поручено было командовать армией оптиматов, высадившейся в Африке. Разгромив армию марианцев под командованием Демиция, Помпей получил тогда прозвище Магн — Великий.
Сулла почти безгранично доверял молодому полководцу. Именно Помпею были поручены карательные экспедиции в Галлию и Испанию. Согласно специальному поручению римского сената, он подавлял восстание Сертория, громил базы киликийских пиратов, вместе с Крассом уничтожал армию Спартака. Ему было доверено окончание труднейшей войны с Митридатом Понтийским и кавказские походы.
Живи Помпей в любую другую эпоху, его имя стало бы нарицательным для обозначения величайших подвигов и триумфов. Но, на свою беду, он оказался в истории на одном отрезке времени с Юлием Цезарем. Судьба была менее благосклонна поначалу к молодому Цезарю, но в конечном итоге она смирилась, уступая его гению, и в мировой истории нам осталось имя Гая Юлия Цезаря. Противостояние двух выдающихся людей изменило ход мировой истории, и побежденный Помпей отступил в тень, уступая блистательному величию посмертной славы победившего Цезаря.
Но сегодня здесь, на холмах Иерусалимских, в тени душистого кустарника, раздраженный Помпей ждет последних сообщений своих центурионов. По предложению претора он приказал привести сюда Гиркана и Аристобула, дабы брат убедил брата в безнадежности сопротивления его сторонников.
Солнце сегодня особенно нестерпимо, и только прохладные городские сады дают возможность хоть как-то укрыться от этого слепящего зноя.
Появился дежурный центурион.
— Пришел Гиркан, — коротко сказал римлянин.
Помпей кивнул, морщась словно от зубной боли. Он не любил этого бородатого иудея, всегда одетого в темное одеяние, со скорбным лицом и тощей нескладной фигурой. Аристобул нравился ему куда больше, но в политике нельзя было руководствоваться только личными симпатиями. Эту истину римский полководец усвоил с юных лет.
Гиркан появился неожиданно, словно был выдавлен плотным горячим воздухом из кустарника, внезапно материализовавшись, как навязчивое видение.
— Да пошлют тебе боги удачу, — сдержанно приветствовал он Помпея.
— Я послал за тобой, — начал без предисловий римский полководец, — чтобы ты в последний раз поговорил со своим братом Аристобулом. Или осажденные сдаются, или мы разрушим храм. Через несколько дней все будет кончено. Я прикажу не брать пленных.
Гиркан молча слушал, не скрывая горевшей в его глазах ненависти.
— Пусть они умрут все, — гневно сказал он римлянину, — это вероотступники, у них нет ничего святого. Таких нужно истреблять без пощады.
Ненависть в его глазах была слишком очевидна, чтобы Помпей не понял, что она относится не только к соплеменникам-иудеям, но в еще большей степени к чужеземцам-римлянам.
Он недовольно закряхтел, и в этот момент, раздвигая кустарник, появился декурион, доложивший о прибытии Аристобула.
Царь иудеев Аристобул был совсем непохож на своего брата. Коренастый, плотный, неторопливый, он даже физически являл собой тип, резко отличный, противоположный Гиркану. Глубоко посаженные глаза внимательно и спокойно глядели на вождя римлян. Помпей еще раз подумал о слишком частом несовпадении личных и государственных симпатий.
Аристобул коротко кивнул Помпею, демонстративно отвернувшись от Гиркана.
— Оставьте нас одних, — сказал Помпей, делая знак римлянам.
Претор встревожился.
— Великий, я не могу…
— Я сказал — уйдите, — недовольно махнул Помпей.
«Еще не хватает, чтобы легионеры видели, что римский полководец боится двух иудеев», — высокомерно подумал римлянин.
— Ты знаешь, зачем тебя позвали? — спросил Помпей, когда они остались втроем.
— Догадываюсь, — кивнул Аристобул, — ты думаешь убедить меня в бесполезности сопротивления. Напрасно. Я и без того в этом убежден. Но именно поэтому мы будем сражаться с римлянами до последнего человека.
— Будьте вы прокляты, братоубийцы, — гневно сказал Гиркан, — милость всемогущего Яхве не беспредельна. Он явит вам свой грозный лик. Не знаете, не разумеете истины вы, ходите во тьме. Но вы умрете, как человеки и как всякий из князей.
— Это говоришь ты, — изумился Аристобул, поворачиваясь всем корпусом к брату, — ты, который поднял людей друг против друга, ты, который пошел против своего брата, ты, благодаря которому сейчас в городе чужеземные войска. И ты смеешь упрекать нас. Воистину вы, фарисеи, великие мастера притворства. Поднимаете к небесам уста свои, а язык ваш расхаживает по земле. Кто позвал римлян в Иерусалим? Из-за чего идет братоубийственная война, Гиркан? Разве ты не знаешь, что именно вы первыми начали эту братоубийственную войну, разве не вы призывали на площадях и улицах бить богоотступников и предателей веры, разве не вы своим религиозным фанатизмом раскололи народ надвое, и римляне вошли в город? Ибо сказано: сыны человеческие — только суета, сыны мужей — ложь, если положить вас на весы — вы легче пустоты.
— Неправда, — закричал Гиркан, — мы истинно служим Яхве, а вы отреклись от своих богов, забыли их, поэтому боги отвернулись от нашего города. Это вы, нечестивцы и богохульники, призывали отказаться от служения богам, насмехались над традициями и жрецами, оскверняли храмы своими нечестивыми разговорами. И восстанет Боже! — закричал Гиркан. — И защитит дело свое, и вспомнит вседневное поношение ваше от безумного. Ибо удаляющиеся от него гибнут, и боги истребляют всякого отступающего.
— От кого удаляются, — разозлился Аристобул, — от богов, которых придумали вы, которые удобны прежде все вам, чтобы управлять народом, чтобы держать его в неведении и страхе. Вы предали иудейский народ, призвали чужеземцев и, значит, предали своих богов. И не тебе, Гиркан, обвинять меня в богохульстве. Разве во мраке познают чудеса Его и в земле забвения правду Его?
— Господа Бога твоего бойся, — поднял руку Гиркан, — и Ему одному служи и Его именем клянись.