Несомненно, Генрих Бурбон сейчас был не в фаворе, но и Генрих Гиз в таком же положении. И если, будучи женой первого, при случае Марго смогла бы претендовать на роль посредницы в переговорах Франции и Наварры, то место любовницы вождя Лиги не сулило ей каких бы то ни было перспектив. Генрих III ни за что не стал бы договариваться с Гизом через Марго. Во-первых, он обижен на нее за бегство из Лувра. Ему-то доподлинно известно, что Лувр взорван по приказу Гиза, а стало быть, любимая сестричка бежала и не подумав предупредить братьев о грозящей опасности.
Вероятнее всего, королева Наваррская даже не подозревала о планах мятежников. Но поди докажи это мнительному Генриху Валуа.
Во-вторых, новый король Франции попросту ревновал свою первую любовницу Марго к красавцу герцогу. Даже вполне удачная любовь к Марии Клевской – супруге выгнанного в Ла-Рошель Кондэ, не могла заставить его отрешиться от этой ревности.
В-третьих, для переговоров с Гизом Генриху III не нужна «моя жена», утратившая королевское доверие. Для этого у него под рукой есть родная сестра его Прекрасной Дамы – Екатерина Клевская, супруга Лотарингца. Так что положение Маргариты Валуа при всем внешнем благополучии было весьма безрадостным. Потому моральная поддержка Конфьянс, пусть даже ничего не весящая на хитрых весах политики, сейчас очень много значила для ее заброшенного величества.
Покои, предоставленные госпоже д'Отремон, впрочем, здесь она уже называлась по отцу – графиней де Пейрак, находились совсем рядом с апартаментами Марго, чтобы не ждать лишний миг, если вдруг королеве понадобится ее камер-фрейлина. Вероятно, единственная дама, последовавшая за ней в Шалон.
Мне теперь оставалось дождаться времени отхода ко сну, чтобы «добиться личной аудиенции королевы Наваррской». Сейчас же было время ужина. Нам – «слугам и челяди», долженствовало ожидать его окончания, чтобы вдоволь поживиться остатками с королевского стола. И тут, хотя мой желудок и бунтовал против столь грубого попрания привилегий коронованной особы, ничего поделать было нельзя. Чтобы хоть как-то отвлечься от грызущего нутро голода, я вызвал Лиса…
Мир перед моим внутренним взором изменил свои формы. Пара разряженных алебардиров, ошарашено глядя прямо на меня, вернее, на Рейнара, поскольку сейчас я смотрел его глазами, мучительно пыталась сообразить, что им следует предпринять при появлении столь необычного гостя. Третий, наблюдающий начало обещанного шоу, должно быть, офицер замковой стражи, наконец взял себя в руки, обнажил шпагу и каким-то судорожным движением приставил ее к горлу моего друга.
– Ни шагу вперед, мсье! – вращая глазами с целью устрашить противника, нервно рявкнул он.
– «Не, ну ты видел?!» – возмутился столь бестрепетному обращению д'Орбиньяк, – «Шо-то они тут какие-то поморочные! С чего бы это? Напомни мне, когда мы здесь все на ноль помножим, выставить этим убогим бочку брома».
Ни один мускул, должно быть, не дрогнул на лице Консультанта Маниту, ни одно слово не сорвалось с его сомкнутых губ. Двумя пальцами он небрежно отвел от горла острие офицерской шпаги, а затем, чуть повернувшись на опорной ноге, перехватил запястье вооруженной руки противника, быстро дернул его вверх, одновременно надавливая локтем на середину бицепса. Офицер, похоже, сам толком не понимая отчего, вдруг оказался лежащим на полу, и шпага, которой он только что угрожал незнакомцу, ни с того ни с сего оказалась в правой руке этого раскрашенного полурыцаря-полугурона.
– О несчастный! – начал драматическую декламацию самозваный тамплиер. – Рахитичный ум жалкого койота толкнул тебя на преступление, воздаяние которому – смерть! – Лис говорил с подвыванием, и даже мне отсюда виделось, как гневно сверкают его глаза. – «А, Капитан, каково?! Как я его прижучил! „Воздаяние которому – смерть“!» – процитировал он сам себя, добиваясь пущего эффекта.
– «Про воздаяние – хорошо! А рахитичный ум ты к чему припутал?» – отозвался я.
– «Ну это так, к слову пришлось! Ладно, извини, тут клиент заждался».
– Ты, словно невежественный бандерлог, не знающий ни закона Джунглей, ни кодекса Прерий, ни даже уголовного уложения дельты Амазонки, дерзнул поднять оружие на одного из избранных! На одного из избранных в Великий Хурал Народной Джамахерии Святейшего Синода, в Верховную Раду Священного Капитула Наций Истинного Храма Нового Света. Ты повинен смерти, аки пес смердящий. Но я прощаю тебя, условно с отсрочкой приговора, ибо не ведал ты, что творишь. Я не желаю проливать кровь в доме Того, чья звезда поведет нас к новым свершениям в грядущую пятилетку. Встань и повели своим башибузукам отворить дверь, да поспеши доложить его высочайшей светлости, что прибыл посол наместника Эльдорадо [33] и что я тотчас же Должен видеть его звездное, не побоюсь этого слова, зазвезденное высочество – герцога де Гиза. – Он небрежно протянул офицеру золотую монету. – На вот, держи – в знак того, что я не сержусь. Да пошевеливайся!
Офицер, окончательно деморализованный произошедшим, а более всего напористостью бессвязной речи моего друга, повиновался, точно завороженный, и молча попятился к двери, на ходу поднимая отброшенную Рейнаром шпагу.
– «Господи!» – глядя, как скрывается в руке стражника золотая монета, тоскливо простонал Лис. – «Это ж на какие жертвы приходится идти ради устойчивости местных феодальных устоев. Капитан, обнадежь меня. Нам с этого дела хоть что-нибудь обломится?»
– «Ну-у-у, возможно», – ответил я, скорее догадываясь, чем понимая, о чем ведет речь мой друг.
– «Да, звучит неласково. Стало быть, облом грозит быть изрядным. Ладно… Раз уж я все равно здесь – поработаю из любви к искусству. Глядишь, шо-нибудь и урву».
Резные двери распахнулись перед посланцем неведомых земель, и он горделиво, точно адмиральский флагман в акваторию замершего в ожидании порта, прошествовал в пиршественную залу. Установленные покоем [34] столы были заставлены множеством явно совсем недавно початых блюд и с обеих сторон обсажены десятками молодых и не очень дворян, разодетых, как на королевский прием.
– «Ну шо. Капитан, считай. Причем, обрати внимание, – шевальёв хоть пруд пруди, а слуг почти нет. Кстати, на постоялом дворе, где мы врезали хулиганству бой, – их тоже не было. О чем это говорит?»
– «О том, что готовится скорая вылазка, набег».
– "Верно, мой Капитан, – зришь в корень! Ежели б вся эта братия на войну собиралась, она б с собой и конюхов с евнухами прихватила и камердинеров с мамками-няньками. А то ведь, случится вдруг кружевное перемирие, кто брижжи стирать будет? То ли дело – набег! Тут ради скорости можно и без обозов перетоптаться, Кстати, будешь считать, прибавь еще человек восемьдесят – сто наемников. Рядом с замком – лагерь. Я пока ехал в корзине, срисовал – десять котлов [35] . Ладно, прости. Тут, кажется, Гиз оттаял, что-то спросить хочет".