– Да простят меня ясновельможные паны, – витиевато начал двойной резидент. – Быть может, я нарушаю ваш покой, – он ткнул пальцем в стены, а затем приблизил его к губам, демонстрируя возможность наличия чужих ушей, – но, быть может, шановному крулю, та и вам, пан Рейнар, угодно прогуляться верхом. Со мною три прекрасных арабских скакуна. Я выложил за каждого из них по пять тысяч ливров!

– «Роту ландскнехтов можно содержать больше года», – скаредно вздохнул Лис. – «Причем с шиком и отменной кормежкой».

Стоит ли говорить, что мы с Рейнаром не замедлили принять предложение именитого шляхтича. Короли королями, но в мире, откуда я, по уверению Лиса, был родом, пан Михал, вероятно, являлся нашим начальником. Увы, я не мог сказать это наверняка, но вот скакуны у него действительно были отменные. Окруженные на всякий случай двумя десятками гугенотов, мы направились к знаменитому Реймскому собору, в котором в день святого архистратига Михаила должно было состояться венчание на царство очередного короля Франции.

По уверению нашего гида, храм этот был чудо как хорош и на него следовало немедленно посмотреть, невзирая на ночную пору. Конечно, мы могли остаться в дворцовых покоях и разговаривать при помощи закрытой связи, но стены в них, вероятно, действительно имели уши, и согласитесь, довольно странно смотрится компания известных на всю Францию повес, угрюмо сидящих в молчании друг напротив друга. А разговаривать о чем-то друг с другом с включенной связью, конечно, можно, но все-таки несколько сбивает с мысли.

– Как у тебя дела, Вальдар? – спросил Дюнуар, когда мы остались сравнительно одни. – Как память?

– Плохо, – честно признался я. – В голове полно всякой ерунды. Какие-то отрывки, непонятные образы, странные воспоминания… Полный сумбур. Я уже уяснил для себя, что я не настоящий Генрих Наваррский, но кто на самом деле? – Мои плечи поднялись и печально опустились. – Человек из ниоткуда, следующий в никуда.

– Мы все, так или иначе, следуем из ниоткуда в никуда. Не отчаивайся, надеюсь, все образуется. Обычно в таких случаях память возвращается вдруг, как вспышка. Нужно лишь очень сильное переживание, как у нас говорят, стресс.

– Вся моя жизнь после взрыва Лувра – этот самый стресс, – вздохнул я. – И никакого результата. Правда, один старый астролог сказал, что память мне может возвратить Иоганн Георг Сибелликус, он же доктор Фауст. Вроде бы об этом же свидетельствует катрен Нострадамуса, переданный мне Конфьянс.

– Ну-ка, ну-ка! – оживился Мишель. – Что там накропал мой тезка?

– Все как обычно. – Я развел руками. – Полный туман и ничего определенного. Я пробовал расшифровать, но по большей части безрезультатно.

– Прочти. Давай я попробую. Обожаю всевозможные головоломки, – попросил меня пан Чарновский.

– Водою Кельна сабинянин скрыт

И посох рыбы спрячет ночь злодея, —

Начал цитировать я.

Но лишь тень льва его освободит,

Чтобы, вернув, вернул себе людей удел он.

Такое вот послание через годы. Нострадамус прочитал его маленькой девочке Конфьянс де Пейрак, когда гостил в доме ее отца, с тем чтобы она повторила катрен мне, когда мы встретимся. Причем, заметь, мне, а не королю Наваррскому.

– Почему ты решил, что именно тебе?

– Потому что лев – это истинный Наваррец. Следовательно, я – его тень.

– Ну, это еще как посмотреть, – усмехнулся охотник за старинными загадками. – Есть еще какие-нибудь мысли по расшифровке?

– Весьма немного. Возможно, сабинянин – это и есть Сибелликус, то есть Фауст.

– М-да… М-да. – Пан Михал почесал затылок. – Занятная шарада. Действительно похоже на один из последних катренов седьмой центурии. Надо будет подумать на досуге. – Он вновь закрутил ус и шумно выдохнул воздух.

– Мишель, – воспользовавшись паузой, спросил я. – Скажи, о настоящем Генрихе Бурбоне что-нибудь слышно?

Резидент досадливо поморщился, точно от зубной боли:

– Ерунда тут какая-то получается, мой ясновельможный пан. Однозначно могу утверждать, что из Лувра он выбрался успешно и, как мы знаем, без посторонней помощи. А вот дальше… Первое время предполагали, что он вообще утонул.

– Вы знали, что он уплыл?

– Да. Нашли корабельщика-голландца, который вывез их утром из Парижа. Но в море их принял другой корабль. А вот какой – шкипер не знает. Они поджидали его ночью в дельте Сены. С этой поры след исчезает. Но через две недели появляется вновь: ко двору королевы Елизаветы Английской вдруг приезжает Агриппа д'Обинье испрашивать у Ее Величества заем для войны за веру. В Гаскони и Бигорре агентура срисовывает мсье Дюплесси-Морнея, который собирает полки для все той же войны. Пару раз мелькал в поле зрения господин Ларошфуко. Похоже, он ведет переговоры с немецкими князьями о пересылке наемников. Но о самом Бурбоне ни слуху ни дух. Но ничего. Либо он сам объявится, либо кто-нибудь из его людей в конце концов приведет нас к нему.

– И что же мы будем делать, когда он объявится? – не замедлил осведомиться я, понимая всю нелепость своего положения в случае появления, скажем, здесь же, в Реймсе, истинного Генриха. Впрочем, его положению тоже можно было только посочувствовать. Еще неизвестно, кого в такой ситуации французский двор счел бы настоящим королем Наварры.

– Как объявится, так и будем решать. Чего заранее суетиться? Лучше подумай, о чем завтра будешь рассказывать Паучихе. Пане коханку, вы только поглядите на эти витражи. Кажется, все короли Франции собрались на коронацию очередного наследника престола!

Глава 22

Победившая сторона назначается правой.

Уинстон Черчилль

Ночная прогулка вернула мне доброе расположение духа, казалось, начисто утраченное после беседы с христианнейшим королем Генрихом. Возвращение во дворец не заняло много времени, к тому же было скрашено разухабистой болтовней шевалье д'Орбиньяка, живописавшего Дюнуару наиболее пикантные места наших похождений. Когда Рейнар дошел до стычки на дороге в Реймс, он вдруг, к немалому моему удивлению, замолчал, устремив взгляд на запутавшийся в тучах месяц, затем, хлопнув себя по лбу, восторженно выпалил:

– Гос-спода! Черт побери, я, кажется, знаю, чего это вдруг наш разудалый добрый молодец Гиз смазал лыжи!

– Прости, что он сделал? – переспросил я, не совсем понимая смысл позвучавших слов.

– Ноги! – Отмахнулся адъютант самым непочтительным образом. – Суди сам, мое шоу с кепкой Ильича прокатило на ура. Ведь так?

– Так, – усмехнулся я, вспоминая ту чудовищную нелепицу, которой мой боевой товарищ смущал и без того склонный к авантюрам неокрепший ум вождя Лиги.

– Чудесное исчезновение, как и до того – чудесное появление, лишь подтвердило очевидную истинность моих слов. Так шо через месяц его светлость предвкушает торжественную процессию с бубнами и тамбуринами, которая, по старинному эльдорадскому обычаю, появится пред светлы очи его светлости, вдруг, откуда ни возьмись, и унесет, взяв под белые руки, куда ни попадя. Туда, – Лис сделал прощальный взмах рукой, точно собрался помахать платочком уходящему в затуманное тридевятое царство кораблю, – в далекий край, куда обычно товарищ уплывает. Теперь прикинь, собрал он, значит, шоблу, чтобы вломить твоему раскрашенному кузену. Наверняка напел соратникам страшных боевых песен про то, как все будет хорошо, когда все будет хорошо, и они урежут права государя на всего лишь одну главу. В общем, поставил ясную цель. И тут появляюсь я, молодой и прекрасный в белом фраке и цилиндре, и всенародно говорю парни, вы страдаете фигней! Причем страдаете бесплатно и не замечаете своих страданий. Вы можете есть ананасы и рябчиков на золоте и спать на бархате…