— Тоже мне цезарь! — восклицал он время от времени. — Свинья!
Позднее, когда пленники принялись обсуждать произошедшее и его возможные последствия, в глубине коридора забрезжил свет.
— Ждите новых гостей, — проронил Метеллус.
— Может, вернулся Фастус, чтобы плюнуть на Тарзана, — засмеялся Кассиус Аста.
Раздался дружный смех.
Свет приближался, но солдатских шагов слышно не было.
— Кто бы это ни был, но он идет один, — сказал Максимус Прекларус.
— Значит, не Фастус, — заключил Аста.
— Может, это посланный им убийца? — предположил Прекларус.
— Мы готовы встретить его, — сказал Тарзан. Мгновение спустя по ту сторону дверной решетки возник начальник стражи Колизея, сопровождавший недавно Фастуса и защитивший от него пленников.
— Аппиус Апплозий! — воскликнул Максимус Прекларус. — Это не убийца, друзья мои.
— Я не хочу твоей крови, Прекларус, — сказал Апплозий, — но и счастья тебе не видать.
— О чем ты, друг мой? — спросил Прекларус.
— Фастус в гневе раскрыл мне много такого, чего не сказал тебе.
— И что же он сказал?
— Сказал, что Дилекта дала согласие на этот брак только потому, что надеется таким образом спасти своих родителей, тебя и твою мать Фестивиту.
— Назвать его свиньей, значит, оскорбить бедных животных, — прорычал Прекларус. — Скажи ей, Апплозий, что я предпочту умереть, нежели видеть ее замужем за Фастусом.
— Она знает это, друг мой, — ответил офицер, — но ее заботит судьба своих и твоих близких. Прекларус удрученно повесил голову.
— Что же делать? — простонал он.
— Фастус сын цезаря, — напомнил ему Апплозий, — да и времени мало.
— Знаю! — закричал Прекларус. — Но это ужасно! Невыносимо!
— Этот человек твой друг, Прекларус? — спросил Тарзан, кивая на Аппиуса Апплозия.
— Да, — подтвердил Прекларус.
— Ты доверяешь ему? — прозвучал следующий вопрос.
— Я готов доверить ему собственную жизнь и честь, — заявил Прекларус.
— Тогда скажи ему, куда ты спрятал ключи, и пусть он принесет их сюда, — предложил человек-обезьяна. Прекларус мгновенно просиял.
— Как я сам не догадался! — вскричал он. — Но нет, это слишком опасно.
— Моя жизнь и без того в опасности, — промолвил Апплозий. — Фастус никогда не простит мне сегодняшнего происшествия. Можно считать, что я уже приговорен. Что за ключи? Где они? Я схожу за ними.
— Может, ты сам откажешься, когда узнаешь, что это за ключи, — сказал Прекларус.
— Нетрудно вообразить, — ответил Аппиус Апплозий.
— Ты часто бывал в моем доме, Апплозий. Тот утвердительно кивнул.
— Помнишь книжные полки у окна?
— Да.
— Ключи за третьей полкой в тайнике в стене.
— Хорошо, Прекларус. Ты их получишь, — сказал офицер и вышел в коридор.
Пленники вглядывались в меркнущий свет, пока он не потух совсем.
x x x
Наступил финальный день игр. Охочая до зрелищ чернь жаждала новой крови, новых острых ощущений, словно и не было целой недели жестоких побоищ, о чем свидетельствовали запекшиеся бурые пятна на песке, который не успевали убирать.
В тюрьме оставался лишь Максимус Прекларус.
— Прощайте! — сказал он. — Те, кто сегодня уцелеют, получат свободу. Больше мы не увидимся. Желаю вам всем удачи, и пусть боги придадут вам силы и ловкости. Это все, о чем я могу просить, ибо даже боги не в состоянии дать вам больше мужества, чем то, которое у вас уже есть.
— Апплозий не сдержал своего слова, — произнес Аста.
Тарзан нахмурился.
— Если бы ты пошел с нами, Прекларус, то ключи нам не понадобились бы.
В камеру, где томились Тарзан и его товарищи, долетал шум схваток, стоны, свист и рукоплескания зрителей, но самой арены отсюда не было видно.
Сколько бы пленников ни выводили за раз — двоих, четверых или шестерых — возвращалась всегда только половина из них.
У тех, кому схватка только предстояла, нервы были напряжены до предела. Ожидание сделалось невыносимым. В порыве безысходности двое из пленников попытались наложить на себя руки, другие же старались спровоцировать драку с товарищами по заключению, однако в помещении находилась многочисленная охрана, а пленники были безоружны. Оружие выдавалось им лишь перед самым выходом на арену.
Между тем время перевалило за полдень. На арене бились Метеллус с гладиатором, оба в полном боевом снаряжении. Аста и Тарзан слышали разгоряченные крики черни и несмолкаемые аплодисменты. Все указывало на то, что участники сражаются мужественно и ловко. Вдруг воцарилась минутная тишина, сменившаяся энергичными криками:
— Абст!
— Кончено, — прошептал Кассиус Аста. Тарзан не ответил. Он привязался к этим людям, оказавшимся храбрыми, простыми, честными, и теперь с тревогой, хотя внешне это никак не проявлялось, ожидал увидеть, кто из двоих вернется. И пока Кассиус Аста взволнованно мерил шагами камеру, Тарзан из племени обезьян безмолвно глядел на дверь. Вскоре она распахнулась, пропуская Цецилия Метеллуса.
Облегченно вздохнув, Кассиус Аста бросился обнимать друга.
— Всем на выход, — крикнул Метеллус. — Последняя схватка!
Перед выходом каждому выдали меч, кинжал, копье, шит и пеньковую сеть и одного за другим выпустили на арену.
Здесь собрались победители всех состоявшихся за неделю схваток — всего сто человек.
Участников финального сражения поделили на две равные группы, приколов одним к плечу красные ленты, другим — белые.
Тарзан оказался в числе "красных" вместе с Астой, Метеллусом, Лукеди, Мпингу и Огонио.
— Что от меня требуется? — спросил Тарзан у Асты.
— Будем сражаться до тех пор, пока одна сторона не истребит поголовно другую — мы их или они нас, — пояснил Аста.
— Наконец-то прольется столько крови, что публика будет вполне удовлетворена, — произнес Тарзан.
— Публика ненасытна, ее ничем не удовлетворишь, — отозвался Метеллус.
Противники разошлись в разные стороны арены, где им дал последние наставления руководивший играми префект. Прозвучали фанфары, и вооруженные бойцы начали сходиться.
Осмотрев оружие, которым предстояло драться, Тарзан про себя улыбнулся. С копьем он чувствовал себя в безопасности, поскольку воины вазири превосходно владеют этим видом оружия, однако никто из них не мог сравняться с самим Тарзаном. Он чувствовал себя уверенно также и с кинжалом, так как долгое время охотничий нож его отца служил ему единственным оружием. Что же касается испанского меча, то он являлся скорее помехой, нежели подспорьем, тогда как сетка, которую человек-обезьяна держал в руке, и вовсе мешала ему как лишняя обуза. Тарзан с готовностью отделался бы и от щита, так как этот предмет никогда не был ему по душе, поскольку сковывал движения. С другой стороны, ему не раз приходилось пользоваться им, когда воины вазири сражались против других туземных племен, и так как щит отражал удары неприятеля, то Тарзан решил воспользоваться им и на сей раз.