Вскоре вернулся раб.
— Дочь Септимуса Фавония сказала, что ничего не заказывала у Табернария, — заявил он, — и не хочет сегодня смотреть ткани. Отнеси назад и скажи своему отцу, что дочь Септимуса Фавония сама явится в лавку, когда захочет сделать покупки.
Не ожидавший такого поворота событий сын Табернария стал лихорадочно соображать, как ему поступить. Рабу же он показался туповатым малым, до которого не доходит, что его выпроваживают.
— Уходи, — сказал раб, открывая входную дверь. — Ну иди же.
— Постой, — прошептал юноша. — Я принес для Фавонии записку, а ткани это так, для отвода глаз, чтобы никто не узнал.
— Где записка? От кого она? — недоверчиво спросил раб.
— Записку я передам лично Фавонии. Скажи ей, она сразу поймет, от кого. Раб заколебался.
— Пусть придет сюда, — продолжал юноша. — Будет лучше, если никто из домашних меня не увидит. Раб кивнул.
— Пойду доложу. Она знает, что Маллиус Лепус и Эрих фон Харбен бежали из Колизея и теперь ждет, наверное, от них вестей.
Провожая раба взглядом, сын Табернария улыбнулся. Он попал в точку. Нет такой молодой девушки, которая не мечтала бы получить тайную записку от своего возлюбленного.
Через несколько минут раб вернулся вместе с Фавонией. Девушка взволнованно подбежала к сыну лавочника.
— Ты от них? — воскликнула она. Юноша поднес палец к губам, призывая говорить тише.
— Никто не должен знать, где они, — прошептал он. — Это я скажу только тебе. Отошли раба.
— Можешь идти, — сказала Фавония рабу. Тот не дал себя долго уговаривать и моментально скрылся в недрах дома, довольный тем, что с него сняли всякую ответственность.
— Что с ними? Говори же! — нетерпеливо приказала девушка. — Где он?
— Здесь, — прошептал юноша, указывая на дверь в прихожей.
— Здесь? — недоверчиво переспросила Фавония.
— Да, здесь, — повторил юноша. — Идем! Когда они подошли к двери, он внезапно схватил ее и, зажав рукой рот, втащил в темное помещение, где на нее набросились какие-то люди и тут же связали. Затем она услышала негромкий мужской голос.
— Сейчас мы разделимся. Двое спрячут ее в условленном месте. Один из вас пошлет записку Фульвусу Фупусу, но так, чтобы не попасться в руки охраны. Остальные отправятся к заброшенному дому напротив Колизея. Знаете это место?
— А как же. Я там часто ночевал, — отозвался второй.
— Хорошо, — произнес первый, судя по всему, главарь. — Пошли. Время не ждет.
— Погоди, — остановил его сын Табернария. — Мы еще не договорились о выкупе. Без меня у вас ничего бы не вышло. Так что мне причитается как минимум половина.
— Заткнись, а не то вообще ничего не получишь, — зарычал главарь.
— Всадить ему нож меж ребер и дело с концом, — буркнул другой.
— Значит, не дадите? — не унимался сын лавочника.
— Довольно! — пресек его главарь. — Пошли, ребята.
Фавонию закутали в грязный, драный плащ и украдкой унесли в ночь из родительского дома, а сын Табернария поспешил в противоположную сторону, во дворец.
Перед воротами дворца грязного, ободранного юношу остановил легионер, уперев ему в грудь копье.
— Что ты делаешь ночью у дворца цезаря? — спросил он.
— У меня для него известие, — ответил юноша. Легионер захохотал.
— Сам доставишь или прикажешь позвать цезаря?
— Можешь передать ему сам, солдат, — ответил юноша. — Смотри, дело серьезное, так что поспеши. По его тону легионер понял, что тот не шутит.
— Ладно, говори, я передам, — сказал легионер.
— Беги к нему и скажи, что похитили дочь Септимуса Фавония. Если он поторопится, то найдет ее в заброшенном доме напротив ворот Колизея. Дом на углу.
— А сам ты кто? — спросил легионер.
— Не имеет значения, — ответил юноша. — Завтра я вернусь за вознаграждением.
И не дав легионеру опомниться, он убежал.
x x x
— Как медленно тянется время, — проговорил фон Харбен, — а полночь все не наступает.
Маллиус Лепус положил руку на плечо друга.
— Ты нетерпелив, но помни, что ради блага Фавонии и нашего собственного мы должны дождаться полночи. Сейчас на улицах полно патрулей, брошенных на поимку беглецов. Ты же слышал, что весь день они рыскали в округе. Чудо еще, что сюда не заявились.
— Тише! — прервал его фон Харбен. — Что это?
— Кажется, скрипнула садовая калитка. Кто-то идет.
Беглецы схватились за мечи и, как и было предусмотрено на случай опасности, полезли по лестнице на крышу. Люк они оставили приоткрытым с тем, чтобы слышать, что происходит внизу, и пресечь все попытки преследователей подняться следом за ними наверх.
Фон Харбен отчетливо услышал голоса, раздавшиеся возле дома.
— Ловко у нас все получилось, — произнес голос. — Никто не видел. А вот и остальные.
Раздался скрип заржавленных дверных петель. Дверь отворилась, и в дом вошла группа мужчин, которые стали разговаривать в полный голос, уверенные в том, что их никто не слышал.
— Нынче мы неплохо поработали.
— Она жива? Что-то не слышу, как она дышит.
— Вынь у нее кляп.
— Чтобы она стала звать на помощь?
— Можно заставить ее замолчать, но мертвая она не будет представлять никакой ценности.
— Ладно тебе, вытащи кляп.
— Слушай, ты, сейчас мы вынем кляп, но если закричишь, пеняй на себя.
— Не закричу, — ответил женский голос.
Голос показался фон Харбену знакомым. От волнения у него заколотилось сердце. Надо же померещиться такому!
— Если будешь себя хорошо вести и если цезарь даст выкуп, мы тебя не тронем, — продолжал мужской голос.
— А если не даст? — спросила девушка.
— Тогда пусть нам заплатит твой отец Септимус Фавоний.
— О, Господи! — вырвалось у фон Харбена. — Ты слышал, Лепус?
— Слышал, — отозвался римлянин.
— Тогда пошли вниз, — тихо скомандовал фон Харбен. — За мной, Габула, там Фавония.
Оставив всякую осторожность, фон Харбен открыл люк и стал спускаться в темноту, сопровождаемый Лепусом и Габулой.
— Фавония! — закричал он. — Это я! Где ты?
— Здесь! — крикнула девушка.
Фон Харбен впотьмах кинулся на голос, налетел на одного из похитителей и схватился с ним врукопашную. Остальные преступники, испугавшись, что их выследили легионеры, бросились бежать, оставив дверь открытой. Проникший через нее в комнату лунный свет рассеял мрак, и товарищи фон Харбена увидели, что он борется со здоровенным детиной, который схватил его за горло и пытается достать из ножен кинжал.