Правда ли, что состоялся подобный разговор, не знает никто, но режиссера не посадили в лагерь, не выдворили из страны, просто отчаянно ругали в газетах, не давали званий, обходили наградами, но тем не менее работать не запрещали.
– Молодец! – похвалила любовника Юля. – Это все?
Володя почесал переносицу.
– Еще он был любим женщинами, женился в преклонных годах на какой-то молодой девице, та родила ребенка… Подробностей не назову. Эта часть книги мне была неинтересна, я ее просто пролистал. Единственное, что знаю точно, Анчаров сейчас причислен к классикам, он получил все мыслимые и немыслимые награды, его осыпали почестями, обвесили лавровыми венками, закидали орденами и медалями. Несмотря на старость, Константин Львович бодр, активно работает, причем не только ставит пьесы, но и преподает в вузе, пишет статьи, даже ходит по тусовкам.
– Это все? – вновь спросила Юля.
Коэн дернул плечом.
– Вроде да.
Чупинина плюхнулась на диван, задрала ноги на спинку и заговорила:
– Верно рассказал. Правда, сейчас Анчаров уже не имеет былой популярности. Раньше он единственный из всех позволял себе в спектакле изобразить, допустим, сцену в метро. Люди спешат по эскалатору, и один пассажир говорит другому:
«Отойдите, я тороплюсь. Те, кто стоят, должны находиться справа».
«Верно, – отзывался второй актер, – справа нет движения, вот слева, там жизнь».
В этом месте зрители начинали аплодировать и шушукаться:
«Ах, как смело! Анчаров намекает на левую оппозицию в советском обществе».
Но сейчас подобные фразы уже никого не восхищают, сменилось поколение, для молодых Константин Львович – посыпанный перхотью пень. Но все равно он классик, борец за демократию и так далее. Правильно?
– Ну? – кивнул Владимир, не понимавший пока, куда клонит Чупинина.
Юля потерла руки.
– А теперь слушай. Анчаров стукач.
Коэн вытаращил глаза:
– Не понял.
– Внештатный сотрудник КГБ, – возбужденно продолжала любовница, – работал под кодовой кличкой «Станиславский». Кагэбэшникам не откажешь в чувстве юмора. Сколько он народу сдал! Я имею убойный материал.
– Ох и ни фига себе, – простонал Владимир.
– Сохранилось все, – ликовала Юля, – доносы, расписки, заявления Анчарова с просьбой предоставить ему за заслуги квартиру, дачу, разрешить приобрести иномарку. Супер, да? Между прочим, правдолюб всем врал, что «мерс» ему подарили в качестве премии французы.
– Ага, – растерянно кивнул Коэн, – Юль, не пиши о нем.
– Почему? – прищурилась любовница. – Взорвется бомба, дерьмо попадет в вентилятор!
– Лучше не надо.
– С ума сошел?
– Понимаешь, Анчаров – символ порядочности, – забормотал Владимир, – некий термометр, которым измеряют интеллигентность. Многие пятидесятилетние люди уверены: мир менялся, рушились режимы, но Анчаров оставался самим собой. Он не дрогнул в советские времена, не встал на колени в перестройку, не удрал на Запад, не купился за кусок колбасы, выстоял в революцию. Константин Львович – человек, на которого следует равняться. Ты сейчас разрушишь идеал, а людей нельзя лишать иллюзий, пожалей читателей. Одно дело писать, как некая певичка затевает фальшивый развод с мужем, чтобы привлечь к себе внимание прессы, другое – сталкивать с пьедестала кумира. С таким же успехом можно сообщить, что стихи за Пушкина кропал камердинер. Представляешь волну народного гнева и разочарования?
– Ой, сейчас заплачу, – фыркнула Чупинина, – имей я доказательства о «неграх» Пушкина, мигом бы забацала матерьяльчик. А таких, как Анчаров, надо сбрасывать с вершин! Ишь, борец за правду! Орал о своем неприятии советской власти, давал убежище на даче диссидентам, а потом таскал магнитофонные записи бесед с ними в КГБ!
«Сама ты хороша, – чуть было не ляпнул Коэн, – разве ты имеешь право осуждать Анчарова?»
По счастью, Владимир поймал фразу на кончике языка. Юлечка не заметила странного выражения на лице любовника и азартно выкрикнула:
– Это еще не все!
– Что еще? – поразился Коэн.
– Чудовищная вещь!
– Хуже стукачества?
– Намного!
– Говори.
– Догадайся!
Владимир развел руками.
– Он болен СПИДом?
– Нет.
– Сифилисом?
– Речь не о здоровье, – захихикала Юля, – хотя и о нем тоже.
– Не понимаю.
– Сдаешься?
– Да.
Чупинина вскочила с дивана, подошла к буфету, вытащила бутылку коньяка, наплескала немного в фужер и заявила:
– Он женился на молоденькой!
– Эка невидаль, – ухмыльнулся Коэн, – ну ты и нарыла компромат. У нас даже поход налево не осуждается. Кабы Ельцин или Путин с практиканткой в Кремле побаловались, никакого «моникагейта» бы не случилось. Наоборот, еще обрадуется народ, скажет: «Наш-то настоящий мужик, не импотент».
Юля допила коньяк.
– Эх, Володечка, – сладко пропела она, – может, оно и так, но у Анчарова особая ситуация.
– Какая?
– Его женушку зовут Света Раскина. Она, кстати, ребеночка мужу родила.
– И что?
– А то! – торжественно выкрикнула Юлия. – Светлана из города Морска, я раздобыла копию ее свидетельства о рождении. Но мама девушки, звали ее Раскина Елизавета, одно время училась в театральном на курсе у… Анчарова. Компренэ?
– Ну, – кивнул Коэн, – пока ничего шокирующего.
– Ща будет, – пообещала Чупинина, – спокойненько. Елизавета внезапно бросила столицу, уехала в Морск, там родила дочку Свету. Девочка выросла, приехала в Москву, поступила в театральное училище на курс к Анчарову, понравилась легендарному режиссеру, закрутила с ним шашни и, крэкс, фэкс, пэкс, стала госпожой Анчаровой. Хороший финт для провинциалки.
– Частая история, не вижу в ней ничего шокирующего, – остался равнодушным Владимир.
Юлечка забегала по комнате.