Чтобы как-то отвлечь горожан, на Очередном заседании Конвента Барер предложил в честь годовщины 10 августа — дня падения монархии — разрушить королевские усыпальницы в Сен-Дени. Идею встретили с восторгом. Бареру долго аплодировали. А потом несколько недель люди, вооруженные заступами, уничтожали памятники, скульптуры, вытаскивали тела и, надругавшись над ними, сбрасывали в общую могилу. Хуже всего обходились с прахом королев — у них вырывали оставшиеся волосы, рвали в клочья «на память» не сгнившую еще одежду. Даже Генрих IV, несмотря на то, что он всегда был любим в народе, не избежал этой участи. Ему отрезали бороду и усы, чтобы раздавать потом в качестве «сувениров». Целыми днями над Парижем витал тошнотворный запах.
Но на этом новые власти не успокоились. Появился «закон о подозрительных», открывавший дорогу террору. Людей хватали прямо на улицах, без всякого разбору» и никто не мог быть уверен, что ему удастся избежать печальной участи. И наконец,
королеву перевели в тюрьму Консьержери, чтобы начать против нее процесс. Это случилось 2 августа, а на следующий день появились сообщения о том, что австрийская и английская армии объединились, чтобы идти на Париж. Коммуна призвала граждан грудью встать на защиту Республики и отдала приказ немедленно арестовать всех австрийцев и англичан, находившихся на территории Франции.
Бацу с трудом удалось внушить Шарлотте Аткинс, что она подвергается серьезной опасности и должна подумать о возвращении на родину.
— Ваш фламандский паспорт недолго будет служить вам защитой, — уговаривал ее барон. — Если вы соберетесь открыто вернуться в Голландию, вас могут обвинить в том, что вы шпионка регентши, эрцгерцогини Марии-Кристины, сестры Марии-Антуанетты.
— Вы же знаете, что я не хочу уезжать, — стояла на своем леди Аткинс. — Помогите мне лучше попасть в Консьержери. Позвольте вам напомнить: я собираюсь просить королеву, чтобы она позволила мне занять ее место.
— Это невозможно. Тюремщики все предусмотрели. Они не позволяют ни одной женщине подойти к королеве, кроме тех, кто ей прислуживает.
— Я переоденусь мужчиной!
— За королевой постоянно следят. Это вам не Тампль. И потом, я сам не оставил мысли спасти ее. У меня есть план, который я постепенно привожу в исполнение. Так что позвольте действовать мне, а сами уезжайте. Не забывайте о вашем сыне. — Барон прибег к последнему доводу. — Вы не должны рисковать своей жизнью напрасно.
— Но маленький король тоже ребенок. И этот несчастный малыш в руках грубого животного. Симон его убьет!
В глазах барона вспыхнул мрачный огонь.
— Он не посмеет. Король — слишком ценный заложник для Республики. Кроме того, Симон прекрасно знает, что не проживет и суток после смерти Людовика XVII. Я его убью. Так что не тревожьтесь понапрасну: должен вас заверить, что жена Симона души не чает в мальчике, и с ним прекрасно обращаются. Уезжайте и ни о чем не беспокойтесь. Я не спущу с него глаз в ожидании лучших времен.
— Уехать? Но как? На вашем корабле из Булони?
— После объявления войны мои корабли не могут больше свободно выходить в море. Все рыболовецкие суда находятся под наблюдением. Вам лучше ехать через Нормандию на американском корабле. Полковник Сван ждет вас в Гавре.
Леди Аткинс поняла, что ей не сломить волю барона, а без него она ничего не сможет сделать.
— Хорошо, я начну собираться в дорогу. Но у вас и в самом деле есть план спасения Марии-Антуанетты?
— Неужели вы считаете меня лжецом? Так будьте готовы: завтра рано утром я вас вывезу из Парижа.
— Вы возвращаетесь в Шаронну? — спросила Шарлотта, протянув ему руку для поцелуя.
— Нет, туда я не вернусь до тех пор, пока это дело не будет завершено. Я не хочу подвергать Мари опасности. Я живу у друзей.
На заре следующего дня леди Аткинс покинула пределы Парижа в пустой бочке из-под пива, которая стояла среди таких же бочек в повозке, отправившейся в Сюрен. Трое из пяти владельцев пивоварни были верными друзьями Кортея. На козлах восседал сам де Бац, преобразившийся в абсолютно пьяного старика-возчика. Лошади неслись вскачь, а он распевал такие куплеты, от которых покраснел бы любой вояка.
Англичанка приобрела за время поездки немалое количество синяков и чуть не задохнулась от острого запаха пива, но в глубине души ей понравилось такое необыкновенное приключение. День она провела в Сюрене, а ночью уехала в куда более комфортабельной карете, увозя с собой пачку ассигнаций., Они были не слишком новыми, чуть потертыми и почти ничем не отличались от настоящих. Их изготовили в подпольной типографии, мирно соседствовавшей с пивоварней.
Несколько дней спустя гражданин Мишони, подпоясавшийся трехцветным кушаком и водрузивший на голову шляпу с пером, вошел в Консьержери. За ним шел белокурый человек небольшого роста в красном колпаке, полосатых штанах и новенькой карманьоле элегантного серого цвета, носившего название «парижская грязь», которую украшали две розовые гвоздики. Это был шевалье де Ружвиль, готовый сыграть роль, о которой они заранее договорились с бароном. Сердце у него отчаянно билось.
Мишони тоже волновался.
— Самое главное — без проблем войти внутрь, — прошептал он, не скрывая своей тревоги. — Не говори ни слова, предоставь действовать мне.
Ружвиль покорно кивнул. Мужчины подошли к решетке, перегораживавшей узкий сводчатый проход, который соединял улицу и внутренний двор. Муниципалы, стоявшие на страже, отлично знали гражданина Мишони, который каждый день проверял Консьержери, как и остальные тюрьмы. Они даже не спросили у него пропуск, лишь прикоснувшись в знак приветствия пальцами к треуголкам. Однако их явно заинтересовал спутник инспектора, и Мишони поспешил его представить:
— Это гражданин Гус, мой помощник. Привыкайте к нему: вам придется частенько с ним встречаться — со мной или без меня. Я больше не могу! Тюрьмы переполнены, скоро в них не останется места для подозреваемых…
Один из муниципалов захохотал, потом смачно сплюнул.
— Почему бы тебе не замолвить об этом словечко гражданину Фукье-Тенвилю? Одно его слово, и тюрьмы опустеют, ты даже сможешь устроить себе каникулы. И чего их всех не волокут сразу на гильотину? Как говорит наш Папаша Дюшен, «революционная бритва» усталости не знает… — Он снова расхохотался, а Мишони ответил, что, к сожалению, все не так просто, как кажется.
Они прошли пост, и Ружвиль, вытащив из кармана платок, вытер выступивший на лбу пот. Он задыхался. Мишони, почувствовав состояние шевалье, ткнул его локтем в бок. — Эй, поосторожнее! Там тюремщик!
И действительно, из темноты выступил еще один человек. Главный инспектор тюрем снова представил своего помощника, они обменялись шутками, и тюремщик спросил:
— Ты начнешь, как всегда, с вдовы Капета? Мишони был отличным актером. Он скорчил недовольную гримасу:
— Придется! Только не думай, что это доставит мне большое удовольствие. Эта особа всегда чем-то недовольна!