Я возвращалась домой от Натэллы и у метро столкнулась с матерью Стаськиной одноклассницы.
– Леокадия Петровна, здравствуйте, вот хорошо, что я вас встретила. Знаете, мне надо с вами поговорить!
– Добрый вечер, Елена Владимировна, – вежливо ответила я, не испытывая ни малейшего желания с нею говорить. Но никуда не денешься, она живет в нашем доме и идти придется вместе. Эта дама лет сорока была активнейшим членом родительского комитета, который в выпускном классе развил весьма бурную деятельность.
– Леокадия Петровна, я просто обязана вас предупредить… – довольно зловеще начала она.
У меня заныло сердце. Неужели Стаська опять что-то натворила?
– Слушаю вас, Елена Владимировна.
– Вы знаете, что Станислава торгует в школе поношенными вещами?
– Что? – оторопела я.
– Да-да, именно так! Она распродает вещи, присланные из Америки. Согласитесь, занятие не самое благопристойное.
– Соглашусь, хотя, с другой стороны, в этом возрасте могло бы быть и хуже!
– Ну конечно, зарабатывать проституцией хуже. Но вы, разумеется, не в курсе дела?
– Нет, я ничего не знала. Но этому будет положен конец. Дура она еще…
– Судя по вашему тону, вы к ней слишком снисходительны. А она девочка с тяжелым характером, впрочем, понятно, без матери растет. Только вы уж не говорите ей, что это я вам сказала, а то моей Ляльке достанется… Она у меня тихая, скромная и не умеет за себя постоять. А Станислава бывает очень агрессивной и несдержанной. Вы уж простите, я понимаю, вам и так трудно… Но я должна была вас предупредить, просигнализировать, так сказать…
– Спасибо за предупреждение.
И как это я не заметила? Давно шмона не устраивала, все времени не было. У нас поменялась сетка вещания, и у меня стало меньше возможностей для обысков. Но завтра я не работаю и все выясню.
Стаська спала. Или притворялась? Я не стала устраивать разборки на ночь глядя. Но спала я ужасно, несмотря на снотворное. Что она опять удумала? Зачем распродает шмотки?
Утренний шмон принес ошеломляющие результаты. В обычно битком набитом шкафу буквально свистал ветер. А в ящике стола в драном учебнике физики за девятый класс лежали деньги – пятьсот двенадцать долларов. Это что, подготовка к Америке? А в чем, хотелось бы знать, она поедет? И неужели эти горы шмотья стоили всего пять сотен? Впрочем, если торговать в школе… Или есть еще заначки? Но я решила больше не искать. Я должна поговорить с ней начистоту.
– Обедать иди! – распорядилась я, едва она вошла в квартиру.
– Лёка, ты чего такая?
– Да понимаешь, нас ограбили, – сообщила я.
– Как? – позеленела она и кинулась к своему столу.
Вернулась довольная.
– А чего украли-то?
– Твои тряпки, больше ничего не взяли. Странно, да?
Она вспыхнула.
– Ты зачем в мой шкаф лазила?
– Я не лазила, я твой розовый свитер из чистки взяла. И смотрю, пусто все. Можешь объяснить мне, что это значит? Сперва посуду колотишь, теперь шмотки выбросила. Так и разориться недолго.
– Я не выбросила… Я продала.
– Продала? Как интересно! И много наторговала?
– Да нет, но все-таки на пятьсот баксов.
– А зачем ты это сделала? И в чем собираешься ехать? Голая, чтобы вынудить мать купить тебе все новое?
Она зашлась от возмущения.
– Ты… как ты могла такое подумать!
– А что прикажешь мне думать?
– Я просто хочу на эти бабки купить себе что-нибудь совсем другое, хорошее, классное, а не ширпотреб… пусть видит, что мы в ее подачках не нуждаемся.
– Послушай, зачем с таким настроением ехать, скажи на милость?
– Хочу!
– А как по-твоему, на пятьсот долларов можно купить много дорогих вещей?
– Можно кое-что, я уже присмотрела… особенно на распродаже, уже начались рождественские распродажи…
– И кому ж ты это все загнала?
– Девчонкам в школе… Кое-что еще осталось, думаю, баксов на двести, так что Мамалыга не особенно тратилась на меня. Я собрала тряпье за четыре года…
– А почему ты мне ничего не сказала?
– А ты бы разве позволила? А так… я, кстати, сама хотела тебе рассказать и даже… попросить тебя пойти со мной, чтобы выбрать…
– Стаська, не ври и не подлизывайся.
– Нет, правда. Я твоему вкусу доверяю.
– И напрасно. Я в вашей молодежной моде не разбираюсь.
– Ну, Лёкочка, не злись, пожалуйста, ты же сама всегда говоришь – лучше иметь две-три хорошие вещи, чем мешок плохих. Пусть она видит, что ты меня хорошо одеваешь, а не в дешевое американское дерьмо.
– Это что, способ вымогательства? – рассердилась я. – У Ариадны наверняка не слишком много денег, особенно учитывая наш приезд и свадьбу…
– Как ты можешь так обо мне думать? Это не способ вымогательства, а наглядный пример того, что ты… что мы не нуждаемся в ней…
– Что за идиотизм, ты же взрослая уже, школу кончаешь, а несешь невесть что! Да если б не эти шмотки, ты бы всегда ходила в двух-трех вещах и далеко не лучшего качества. А благодаря ей у тебя шкаф ломился от тряпок, которыми ты почему-то раньше вовсе не брезговала. Мне за тебя стыдно.
– Лёка, не придуривайся, что ты не поняла… ты просто придираешься ко мне. Между прочим, я получила пятерку за сочинение.
– Поздравляю!
– Единственная пятерка в классе!
– И то хлеб. А что, ты в школе прилавок поставила или как?
– Или как!
– И никто тебе ничего не сказал?
– Из-за шмотья? Да они до смерти рады, что это не наркота, вот и все.
– Господи помилуй!
– Да, Лёка, ты вчера на кладбище была?
– На кладбище? Нет, а почему ты спросила?
– Понимаешь, мы с Лизаней вчера в Донской монастырь мотались…
– Зачем это?
– Лизаня покреститься хочет, а одна пойти стеснялась, ну я с ней тоже пошла. А потом мы на кладбище заглянули, я там у тетки цветочков купила деду на могилку…
Она не устает меня поражать!
– Понимаешь, там на могиле такие шикарные хризантемы стояли, даже странно, что их еще не уперли. Рублей на тыщу наверное… Белые… Лохматые. От кого это?
– Понятия не имею. Но с другой стороны, мало ли кто мог прийти к нему на могилу. У него же было много друзей.