– Я не собираюсь отвечать на ваши обвинения, сэр. Я уже говорил вам, меня скрутили.
– Полковник?
– Что? Без комментариев. Никаких дурацких комментариев, черт бы их побрал!
– С какой целью вы трое ломились сюда полчаса назад?
– Без комментариев, – хором повторила троица, а Чабб снова заявил, что вовсе и не собирался к Санскритам, а остановился, чтобы предложить Полковнику помощь и отвести его домой.
– Вы, стало быть, предпочитаете держаться этой версии? – сказал Аллейн. – Вы совершенно уверены, что вам не хотелось устроить Санскритам, или хотя бы Санскриту, теплые дружеские проводы, чтобы ему было о чем вспоминать в Нгомбване?
Все трое замерли. Они не глядели ни на Аллейна, ни друг на друга, однако на миг затаенная улыбка скользнула по их лицам.
Кто-то вновь принялся безостановочно названивать у входной двери. Аллейн вышел на лестницу.
Миссис Чабб препиралась с констеблем, требуя, чтобы ее впустили. Констебль обернулся, глянул вверх и увидел Аллейна.
– Хорошо, – сказал Аллейн. – Пусть поднимется сюда.
На этот раз он увидел иную миссис Чабб, – немного склонясь вперед и подняв голову, чтобы глядеть ему прямо в лицо, она быстро поднималась по лестнице.
– Где он? – задыхаясь, требовательно спросила она. – Где Чабб? Вы сказали, чтобы я не выпускала его из дому, а сами держите его тут. И других вместе с ним. Разве не так? Я знала, куда он пошел. Я ходила на Мьюс, видела. Зачем это? Что вы с ним делаете? Где мой Чабб? – повторила миссис Чабб.
– Входите, – сказал Аллейн. – Он здесь.
Она заглянула мимо Аллейна в комнату. Муж ее встал, она подошла к нему.
– Что ты тут делаешь? – спросила она. – Пойдем домой. Не нужно было сюда приходить.
– Не заводись, – ответил Чабб. – И уходи отсюда. Тебе здесь не место, Мин.
– Это мне не место? Рядом с моим мужем?
– Дорогая... послушай...
– Не хочу я ничего слушать! – она повернулась к двум другим. – А вы, джентльмены, он работал на вас, а вы втянули его неизвестно во что, всю душу ему разбередили. Внушали ему всякие мысли. Да разве ее воротишь? Оставьте вы нас в покое. Пойдем со мной, Сид. Пойдем домой.
– Я не могу, Мин, – сказал он. – Не могу.
– Почему ты не можешь? – она прижала ладонь к губам. – Тебя арестовали! Дознались, что ты...
– Заткнись! – рявкнул он. – Глупая корова! Сама не понимаешь, что несешь! Заткнись!
С минуту оба молча глядели друг на друга. Потом Чабб сказал:
– Прости, Мин. Я не хотел обзываться. Меня не арестовали. Вовсе нет.
– Тогда где же они? Те двое?
– Эй вы! Чабб! – сказал Гомец. – Вы что, с собственной бабой справиться не способны? Гоните ее в шею.
– Я вас самого сейчас... – взревел Чабб, свирепо поворачиваясь к нему.
Утонувший в кресле полковник Кокбурн-Монфор вдруг произнес голосом на удивление ясным и хлестким:
– Чабб!
– Сэр!
– Вы забываетесь.
– Сэр.
– Миссис Чабб, – сказал Аллейн, – все, что я сказал вам сегодня утром, я сказал совершенно искренне. Однако с того времени обстоятельства резко переменились, о чем вы пока не знаете. Все объяснится в самом скором времени. Пока же вы можете, если хотите, остаться в этой комнате, но только тихо...
– Лучше останься, Мин, – вставил Чабб.
– ...или уйти домой и подождать там. Долго ждать вам не придется.
– Я остаюсь, – сказала она, отошла в дальний конец комнаты и села.
Гомец, последние несколько минут трясшийся, если судить по внешним признакам, от гнева, вдруг заорал:
– В последний раз спрашиваю, где они? Куда они смылись? Сбежали? Я требую ответа. Где Санскриты.
– Они внизу, – сказал Аллейн.
Гомец вскочил, выкрикнул что-то – по-португальски, решил Аллейн, – замешкался, явно не зная, что сказать, и наконец, едва ли не с облегчением спросил:
– Вы их арестовали?
– Нет.
– Я хочу их увидеть, – сказал Гомец. – Я очень хочу их увидеть.
– Сейчас увидите, – пообещал Аллейн.
Он бросил взгляд на Фокса, и тот ушел вниз. Гомец рванулся к двери.
Констебль, все еще остававшийся в комнате, отступил на несколько шагов и перекрыл дверной проем.
– Ну что же, спустимся вниз? – предложил Аллейн и первым вышел на лестницу.
III
С этой минуты события в мастерской стали принимать такой гротескный и жуткий оборот, что Аллейн, когда он впоследствии оглядывался назад, называл этот эпизод самым диковинным в своей профессиональной карьере. Каждый из трех мужчин, стоило ему увидеть труп мисс Санскрит, обращался в карикатуру на самого себя, в двумерную марионетку, движущуюся с нарочитой неуклюжестью. Будь обстановка в мастерской несколько иной, происходящее, наверное, приобрело бы оттенок черного фарса. Однако и здесь, в ужасном присутствии Санскритов, мотивы последнего время от времени прорывались наружу, подобно всплескам неуместной истеричности в дурном представлении якобианской трагедии.
Помещение внизу было готово к приему посетителей. Бейли с Томпсоном поджидали их, стоя у окна, Гибсон присел к столу, Фокс с блокнотом в руках замер у ниши. У двери стояли двое полицейских в форме, третий расположился в глубине ниши. Ничем не прикрытые тела брата и сестры Санскритов так и остались в прежних позах. В комнате царила ужасная духота.
Аллейн занял позицию рядом с Фоксом.
– Входите, мистер Гомец, – сказал он.
Гомец застыл на пороге, похожий на настороженного зверя, подумал Аллейн, который, прижав уши, озирает чужую территорию. Не поворачивая головы он оглядел находящихся в мастерской полицейских, поколебался, заподозрив, по всей видимости, нечто неладное, чуть качнулся вперед и вошел внутрь.
Приблизившись к Аллейну, он снова застыл и спросил:
– Ну?
Аллейн легко повел рукой в сторону Санскритов. Гомец проследил за ней взглядом, повернул голову – и увидел.
Звук, изданный им, представлял собой нечто среднее между позывом к рвоте и восклицанием. Мгновение он простоял неподвижно, казалось, будто Гомец и мисс Санскрит, замерли лицом к лицу и каждый мерит другого взглядом. Из-за своего рода игривости, с которой безжизненная голова мисс Санскрит склонялась на ее безжизненную руку, создавалось впечатление, будто она изображает Банко, обличающего Гомеца.