— Кэтрин? Что ей за дело до всего этого?
— Она пришла ко мне, просто чтобы сказать о своей уверенности в том, что капитан Уилтон невиновен. — Ратлидж с интересом заметил, как глаза девушки потемнели настолько, что разницы между ними не стало. — Хотя для чего она это сделала, загадка, ведь никто еще фактически не обвинил его в совершении преступления.
Леттис Вуд закусила губу.
— Для того, чтобы досадить мне, — сказала она, глядя в сторону. — Простите.
— Почему Кэтрин Тэррант хочет досадить вам? Используя Уилтона?
— Потому что она думает, что я толкаю человека, которого она любила, на гибель. Или, по крайней мере, являюсь в каком-то смысле ответственной за его возможную смерть. Полагаю, что таким образом она наносит мне ответный удар. Используя Марка. — Леттис покачала головой, не в состоянии больше говорить. Потом собралась: — Это просто ужасно, имея в виду… — Она вновь замолчала.
— Расскажите мне об этом. — Поскольку она колебалась, Ратлидж добавил: — Мне придется спросить кого-то еще. Саму мисс Тэррант, капитана Уилтона…
— Сомневаюсь, что Марк вообще знает эту историю.
— Тогда расскажите мне о ее отношениях с Уилтоном.
— Она встретила его перед войной, когда он приехал в Аппер-Стритем после смерти Хью Давенанта. Я полагаю, это было взаимное увлечение. Но ничего не вышло, они оба не были готовы к браку. Он ни о чем другом, кроме самолетов, не мог думать, а она неплохая художница, вы знаете об этом? Хотя до сих пор ничего не продала, но я думаю, что она и не пыталась это сделать. Когда одна из ее картин привлекла огромное внимание на показе в Лондоне, она уехала туда.
Имя вдруг всплыло в памяти. Ратлидж видел работы, подписанные «К. Тэррант», мощные, запоминающиеся, с тщательно проработанной светотенью, с лицами, исполненными силы и страдания. Они были точны в каждой линии, богатая палитра красок смело обогащала пейзаж, напоминая живопись Тернера. Сестра Франс восхищалась ее живописью, но почему-то он представлял себе эту художницу как немолодую женщину, опытную, стильную, а вовсе не как серьезную девушку, с которой разговаривал в холле гостиной.
Леттис Вуд продолжала:
— Когда ее отец умер в начале 1915 года, она вернулась, чтобы заняться хозяйством.
— Наверное, это немалая ответственность.
— Да. Но больше некому было. Из работников остались либо слишком старые, либо слишком молодые.
Она посмотрела на свои руки, лежащие на коленях, тонкие и бледные.
— Я ей восхищалась. Я была в то время всего лишь школьницей и думала, что она настоящая героиня. Часть нашей военной мощи, выполняющая мужскую работу вместо того, чтобы быть в столице, рисовать, ходить на приемы и выставки.
— Остался ли у нее в Лондоне любовник?
Леттис покачала головой:
— Об этом вы должны спросить Кэтрин.
Ратлидж внимательно наблюдал за ней. Она перестала принимать успокоительные лекарства, в чем он не сомневался. Но все еще была не уверена в себе, будто удар от смерти опекуна лишил ее жизненных сил. Будто что-то раздирало ее изнутри на части, заглушая все эмоции, кроме печали, и она боролась сама с собой в попытке с этим справиться.
— Вы придаете этому важное значение. Почему же не хотите рассказать остальное?
— Я просто старалась объяснить, что она как бы повернулась другой стороной, демонстрируя великодушие. Она делает для меня то, что я не сделала для нее. — Леттис тяжело вздохнула. — Или посыпает соль на раны, за прошлое.
Ратлидж продолжал смотреть на нее, размышляя. Леттис вскинула подбородок, глаза ее вновь изменили цвет. Она не хотела казаться испуганной.
— Это не имеет отношения к Чарлзу. И разумеется, к капитану Уилтону тоже, — сказала она твердо. — Все это между мной и Кэтрин. Вроде… долга.
— Кажется, что ничего не имеет отношения к Чарлзу Харрису, не так ли? — Ратлидж поднялся. — Тогда почему вы не поехали тем утром кататься с вашим опекуном?
Леттис открыла рот, глотая воздух так, будто он ударил ее кулаком в живот. Но ничего не ответила. Потом, взяв себя в руки, спросила в свою очередь:
— Вы говорите мне, что он мог бы быть жив, если бы я поехала? Это слишком жестоко, инспектор, даже для полицейского из Лондона!
— У меня не было никакого намерения быть жестоким, мисс Вуд, — сказал Ратлидж мягко. — Во время нашего первого разговора вы сами, кажется, подчеркивали тот факт, что не поехали на прогулку в то утро. Я поинтересовался почему, вот и все.
— Я? — Ее черные брови нахмурились, и она покачала головой. — Я не помню, не знаю, в каком контексте могло сложиться такое впечатление…
— Когда я спросил вас, виделись ли вы с полковником после их ссоры с капитаном, вы ответили: «Я не ездила верхом в то утро», будто это было чем-то важным.
— Важным! Если бы он попросил меня, я бы поехала! Но я знаю… знала, как много значат для него эти утренние прогулки в одиночку, и думала, что все время… — Она замолчала, покачала головой, а потом, через минуту, воскликнула раздраженно: — Да сядьте же вы! Мы не можем ходить по комнате, как тигры в клетке!
— Я бы хотел поговорить с Мэри Саттертуэйт, перед тем как уйти, если позволите.
— Конечно, — холодно сказала Леттис, словно ей было все равно, и позвонила в колокольчик, молча наблюдая за ним, пока они ждали.
Хэмишу, ворчащему что-то в глубине сознания Ратлиджа, было нелегко с Леттис Вуд, его шотландскую душу беспокоили ее странные глаза и сила, которая исходила от них. Ратлидж обнаружил, что его тянет к ней против воли. Чувства, которые кипели внутри ее, каким-то образом совпадали с его собственными. Страстная женщина…
Когда Джонстон отозвался на звонок, она сказала:
— Инспектор хочет поговорить с Мэри. Пожалуйста, проведите его в кабинет.
Спустя пять минут Ратлидж оказался в милой комнате с видом на сад, лицом к лицу с женщиной лет тридцати, аккуратно одетой, чопорной и корректной. У нее были светлые волосы и бледно-голубые глаза, щеки розовели от волнения.
Ратлидж попросил ее рассказать о том, что она видела и слышала в момент ссоры, спускаясь вниз по лестнице, и Мэри с готовностью повторила почти дословно все то, что он уже слышал от Джонстона. Но ему нужно было больше.
— Вы не поняли, что было предметом ссоры?
— Нет, сэр. Не поняла.
— Было ли это похоже на ссору, которая могла привести к драке? Или к тяжелой обиде?
Мэри нахмурилась, пытаясь восстановить сцену в памяти.
— Они были очень рассержены, сэр. Их голоса были низкими, грубыми, понимаете, что я имею в виду? Я бы не узнала голоса капитана, если бы не видела его своими собственными глазами. Предмет ссоры не был пустяком — я никогда не видела их такими расстроенными. Но они ведь оба джентльмены, и дело никогда бы не дошло до драки, как бы далеко они ни зашли! — В ее словах была наивная уверенность, и Ратлидж поймал себя на том, что едва сдерживает улыбку.