— Ничего из этого не вышло? — подсказал Ратлидж.
Кэтрин, казалось, забыла о картине, которую держала в руках, и через некоторое время рассеянно поставила ее обратно к стене.
— Сначала ничего. А потом я поняла, что он меня любит.
— Он вам об этом сказал?
Если да, подумал Ратлидж, значит, мужчина был беспринципным, что бы она там ни думала.
— Нет, это случилось довольно прозаическим способом. Его забодал бык, которого мы привели в стадо, и он не мог двигаться. Поэтому я за ним ухаживала, и, когда он был так слаб, что не понимал, что говорит, он проговорился. После этого мы как-то сумели сохранить это в секрете от всех. Но его ужасала мысль о том, что я могу забеременеть, и в конце 1917 года я написала Леттис письмо с просьбой обратиться за помощью к Чарлзу. Я подумала, что он, вероятно, мог бы добиться для нас разрешения на брак.
Кэтрин бесцельно прошлась по студии, поправила холст на мольберте, взяла сухую кисть, потрогала ее кончиками пальцев, хмуро посмотрела на палитру, как будто краски на ней были не тех цветов. Все это время ее глаза были скрыты от Ратлиджа.
— Справедливости ради, — сказала она, как бы обращаясь к палитре, — я верю Леттис, когда она говорит, что написала ему. Я думаю, она сдержала обещание.
За бесстрастным голосом скрывалось море тоски, и Ратлидж опять подумал о Джин. Он знал, что такое потеря, как разум отказывается верить в нее, как тело изнывает от желания, которое не может быть удовлетворено, что значит ужасная, бесконечная пустота в душе. И как всегда, когда его охватывало оцепенение, Хэмиш оживился.
«Изводишься из-за своей Джин, — хохотнул он, и его голос, казалось, эхом отозвался под высокими потолками студии. — А как насчет моей Фионы? Она обещала ждать. А я не вернулся, так ведь? Даже в ящике. Нет могилы, куда бы она могла принести цветы, ей остается только сидеть в своей крошечной комнатке и плакать, и ничто не может облегчить ее горе. Мы даже ни разу не поцеловались в этой комнате, хотя я однажды видел…»
Зная, что Хэмиша не заткнешь, Ратлидж сказал громко, жестче, чем ему бы хотелось:
— Продолжайте. Что случилось?
— Все пошло не так. Его забрали, отправили куда-то, конечно не сказав мне куда. А потом, незадолго до Дня благодарения, — никто точно не может назвать дату, потому что многие тогда болели и все записи делались небрежно, — его свалила инфлюэнца. Никто мне об этом не сообщил.
Кэтрин вдруг сверкнула глазами, сухими от невыплаканных слез.
— Только когда война закончилась, я смогла проехать пол-Англии в поисках его и в конце концов обнаружила, что он уже год как мертв. Год! Я чуть с ума не сошла. Я винила Леттис и Чарлза за то, что Рольфа забрали, за его смерть, за то, что мне не пришло никакой весточки, — за все. Я уверила себя, что она даже не пыталась объяснить Чарлзу, как мы с Рольфом любили друг друга. Я была уверена, что Чарлз едва глянул на письмо и отправил его прямо в военное ведомство. Только так там могли узнать правду о Рольфе и обо мне, а узнав, они наказали нас, отослав его отсюда. Чарлз не сделал ничего, кроме того, что предал нас.
В ярком свете с неба он мог видеть, как прерывисто она дышит, как напряглось ее лицо, которое она держала под контролем. И она победила. Не упало ни одной слезинки, гневная память иссушила слезы.
— Вы спрашивали когда-нибудь Харриса, что он сделал или не сделал?
— Нет. — Ответ был бескомпромиссным. — Рольф умер. Ничто не могло бы вернуть его мне. Я должна была научиться не помнить, в противном случае я бы умерла. Я имею в виду душу.
Безусловно, это был мощный мотив для убийства, объясняющий, почему она защищала Уилтона в гостинице.
Ратлидж еще раз окинул взглядом картины Кэтрин Тэррант, почувствовав всю силу контраста света и тени, смелую работу с пространством, богатство цветовой гаммы, эмоции, которыми были вызваны к жизни сюжеты. Даже эскизы, выполненные черными жирными мазками, поражали воображение.
Мать и ребенок, сжимающие друг друга в объятиях, яростное желание защитить, написанное на лице матери, страх — на лице ребенка. Он видел беженцев на дорогах Франции, с которых можно было бы писать эту картину. Старик, сжимающий в руках мятый британский флаг и сдерживающий слезы, стоя в маленьком, заросшем травой сельском церковном дворике, у свежей могилы. Если бы кто-то хотел почувствовать последствия войны, думал Ратлидж, он не мог бы найти более точного их выражения. Девушка в розовом платье, радостно кружащаяся под ветвями старого раскидистого дуба. Потерянный мир 1914 года, невинность и счастье, радость, которая ушла навсегда.
Здесь были мрачные пейзажи — с тучами в небесах, бушующим над лугами ветром, волнами, набегающими на скалистый берег, который поджидал попавшие в шторм корабли.
В каждой работе присутствовал природный дар, талант, отточенный как бритва долгим опытом, и самоконтроль, тот же самый, что сдерживал Кэтрин и сейчас.
И ни одного натюрморта…
Будто вихрь в голове художницы нельзя было смирить до такой степени покоя.
Он обнаружил, что ему тяжело найти контакт с женщиной, стоявшей перед ним, так же как и с ее искусством, которое было перед глазами.
«Как это не по-женски, — забеспокоился Хэмиш. — Я бы не чувствовал себя спокойно, если бы одна из этих картин висела над моим камином!»
Будто услышав его, Кэтрин смягчилась. Она видела, как Ратлидж изучает ее работы. Смахнув темные волосы со лба, она сказала с вздохом:
— Да, я знаю, когда называют имя художника, никто не может представить меня в этой роли. Все думают, что К. Тэррант должен быть мужчиной. Или одной из тех мужеподобных особ, которые всегда носят брюки и курят крепкие русские папиросы. Я подумываю о том, чтобы надеть черную повязку на глаз и прогуливаться с дрессированным оцелотом на поводке. Вы вообще слушаете меня?
— Слушаю. Вы не правы. У меня бы не было никаких возражений против вашего брака. По крайней мере, по причине национальности Линдена. Каким он был человеком, я не знаю.
— Зато я знаю. И если вы размышляете, могла бы я застрелить Чарлза, если бы было необходимо отомстить за Рольфа, думаю, что смогла бы. Но спрошу вас, какой в этом смысл?
— Жизнь за жизнь?
Ее рот скривился в злой усмешке.
— Чарлз Харрис за Рольфа Линдена. Вы думаете, что я пришла к вам поговорить о Марке по этой причине? Чтобы быть уверенной в том, что его не повесят за преступление, которое совершила я? — Она засмеялась, но в ее смехе не было веселья. — Это была бы злая шутка, если бы Марк был наказан за то, что совершила я, не правда ли? Двое мужчин, которые меня интересовали, мертвы — и я в этом виновата.
— Какие женщины были в жизни Чарлза Харриса?
Смена направления беседы привела Кэтрин в чувство.
— Откуда мне знать? Он проводил здесь очень мало времени, а когда бывал, «Мальвы» поглощали его полностью.