– Кажется, наша мужская компания влюблена в тебя, – говорит Дж. по-английски, максимально неразборчиво, надеясь, что Франсиско не вычислит, о чем речь.
По всей видимости, он и не вычислил, потому что продолжает говорить. Теперь он и Дж. сравнивают свои татуировки. У Дж. – вопящий череп, из глаз которого катятся меньшие, пылающие черепа. Он клянется, что не помнит, как заполучил ее, хотя, исходя из размера и сложности, полагаю, на нее потребовалось не меньше шести часов работы. Франсиско закатывает рукав рубашки, чтобы показать наколотую там хрупкую фейри. Я чувствую запах его кожи.
– Кажется, наша мужская компания влюблена в тебя, – говорит Дж. по-английски, чтобы Франсиско не понял, о чем речь.
– У нее есть имя? – спрашиваю я, легонько проводя пальцем по крылышкам.
– Ракель, – говорит он.
– Чудесное имя.
– Так зовут мою дочку, – поясняет он.
О!..
Этот Парень не устает повторять, как он счастлив с тех пор, как съездил сюда, и как он ждет не дождется приехать снова. А еще, что прошло уже больше недели, а я по-прежнему отстаю от него на одну фотографию. Я послала ему фото, которое он сделал на наших каникулах. Блузка моя оказалась теснее, чем я помнила, и выгляжу я по-настоящему грудастой.
<TheBoy> БЛЯДЬ!
<belle_online> ЧТО?!
<TheBoy> Я что, опять неправильно написал?
<belle_online> Насколько я знаю, существует только одно написание.
<TheBoy> Я имел в виду то слово, которое произносят, когда кто-то потрясно выглядит.
<belle_online> Ты имел в виду, что ты восхищен?
<TheBoy> Да, именно.
Но наш разговор после этого так и не налаживается. Дело не в грамотности, а в терминологии.
Сердце – одинокий охотник, склонный расставлять ловушки на самого себя.
После казуса с терминологией мы вернулись к разговорам по телефону. Но теперь, когда то, что он мне говорит, не проходит цензуру текстового редактора, я замечаю, что Этот Парень подхватил тяжелую форму упомянита. По крайней мере, четырежды за последние два дня он упоминал об «одной знакомой, которая работает в медицинской сфере» и о «враче, моем друге». Я беру назад свое обещание держаться подальше от его дневника и заглядываю туда: так и есть, он снова проводит время с доктором Минет, то есть с Джорджией. Вот как много значил для него этот отпуск! Пропади оно все пропадом! Я вдруг жалею, что послала те эротические фотографии.
Я опять заглядываю в его дневник: так и есть, он снова проводит время с Джорджией.
Поздно. Еду на велосипеде по берегу. Звезд здесь гораздо больше, чем дома: даже при свете уличных фонарей я вижу целиком созвездия, которые невозможно различить в Лондоне. И мне бы никогда не наскучил запах моря или шелест пальмовых листьев на ветру. Проезжая мимо ресторана, вижу Томаса и останавливаюсь.
Там же Франсиско, верхом на гигантском «Харлей-Дэвидсоне». Томас, должно быть, оставил свою машину, потому что он забирается на заднее сиденье.
– Клевый байк, – говорю я, не уверенная, что в испанском нет разницы между сокращенными названиями велосипеда и мотоцикла.
Видимо, разница есть, потому что они оба хохочут.
– У тебя тоже, – говорит Франсиско.
– Я и не знала, что ты их любишь, – говорю я, стараясь избегать сомнительного слова.
– Ресторан – моя вторая жена, – говорит Франсиско. – А эту игрушку я зову своей подружкой.
– Она великолепна.
– Ты должна как-нибудь со мной покататься, – говорит он, глядя прямо мне в глаза. Он красив – и, черт возьми, прекрасно знает об этом. Я так и потекла.
– Может быть, – отвечаю я, взгромождаясь на свою, гораздо менее хайтековскую модель. – Ну что, наперегонки до дома?
Они снова рассмеялись, и я махала им вслед, пока они не растворились в прозрачной, теплой ночи.
Этот Парень звонит как обычно. Мы болтаем, и я спрашиваю, какие у него планы на выходные. Он говорит, что идет на концерт.
«Здорово, – говорю я. – Кто играет?» Он упоминает одну из моих любимых команд. «Ух ты, теперь я буду тебе завидовать, – говорю я. – Ас кем ты идешь?»
– Э-э, э-э, э-э… – О боже, он опять запинается! Я понимаю, что он вот-вот мне соврет. – С приятелями с работы.
– Правда? С кем же это?
– М-м-м, с Энди и К-к крисом, у них был лишний билет, так что… э-э, я п-п-покупаю выпивку.
Я скрежещу зубами и оставляю эту тему. Но как только он кладет трубку, проверяю его почту. Два новых письма: одно – подтверждение об оплате билетов с места проведения концерта, другое – от Джорджи.
«Ох, прямо жду не дождусь! – писала она. – Я все люблю, если только это не дэт-метал».
Да уж, мать твою, можно себе представить!
Значит, он позвал ее на концерт. Мне не следовало бы так расстраиваться, даже особенно удивляться – вот только он идет с ней на концерт одной из моих любимых групп!
О’кей, на самом деле меня расстроил ее комментарий по поводу дэт-метал. Она что, совсем убогая?! Таких слабаков не следует в зал пускать. Она из женщин того сорта, что воротят нос от мужественности рока, потому что он, видите ли, отдает потом. Может, я и неисправимая чокнутая фанатка, но человек, чьи знания о музыке не простираются дальше собственных (несомненно, завлекательных) ресниц, должен быть пожизненно лишен допуска на живые концерты.
Значит, он позвал ее на концерт! На концерт одной из моих любимых групп!!
«Если только это не дэт-метал»?! Боже упаси нас от всего резкого и вызывающего! Или громкого. Бьюсь об заклад, если копнуть поглубже, гангста-рэп и «сердитые девчонки» ей тоже не по вкусу. Это то же самое, что сказать: «Я люблю книжки, если только они не мрачные» или «Я люблю кино, если только оно без субтитров». Это из-за таких, как она, Дайдо перебивается на авторских отчислениях, а Джеймса Бланта [123] крутят на Радио-один. Они ненавидят не только дэт-метал – они ненавидят все, что не годится на роль тихой фоновой музыки для званого ужина.
Я понимаю, что жизнь несправедлива, но все-таки! Эллиот Смит [124] закалывается без всяких видимых причин – а эта все еще ноги таскает? Джон