— Отец, мне очень жаль.
— Возможно, оно и к лучшему. Очень важно, что я потерпел поражение. Я не могу заставить их работать совместно. Элокар был прав. — Он посмотрел на Адолина. — Я бы хотел, чтобы ты закончил инспекцию без меня, сын. Я хочу кое-что сделать.
— Что?
— Небольшое дело, которое необходимо закончить.
Адолин хотел возразить, но не нашел, что сказать. Наконец он вздохнул и кивнул. — Но ты скажешь мне, о чем идет речь?
— Скоро, — пообещал Далинар. — Очень скоро.
* * *
Далинар смотрел, как сын, твердо ступая, идет прочь. Он будет хорошим кронпринцем. Далинару осталось только принять простое решение.
Разве не пришло время отступить в сторону и разрешить сыну занять его место?
Если он решится, то откажется от политики, уедет в свои земли и оставит Адолину бразды правления. Болезненное решение, ничего не скажешь, такое нельзя принимать в спешке. Но если он действительно сходит с ума, как, похоже, уверены все в лагере, он должен уйти. И очень скоро, прежде чем дойдет до такой точки, что будет не в состоянии принять решение.
Монарх — это управление, подумал он, вспомнив отрывок из «Пути Королей». Он обеспечивает стабильность. Это его служба, его ремесло. Если он не может управлять собой, как он может управлять жизнями людей? Чего стоит купец, если не может вкусить тот самый фрукт, который продает?
Странно, но эти цитаты все еще приходят к нему, хотя он и спрашивает себя, не подсовывает ли их ему — хотя бы частично — его сумасшествие.
— Нитер, — распорядился он. — Принеси мой боевой молот. И пусть меня ждут на площадке для построений.
Далинар хотел двигаться и работать, размышляя. Стражи поторопились за ним, когда он зашагал по тропинке между казармами Шестого и Седьмого батальона. Нитер странно возбужденным голосом послал несколько человек за оружием. Похоже, он решил, что Далинар собирается сделать что-то впечатляющее.
Сам Далинар так не думал.
Он шел к площадке для построений, плащ бился за его спиной, обитые металлом сапоги гремели по камню.
Долго ждать молот не пришлось; его уже везли на маленькой тележке два человека. Рукоятка была размером с запястье человека, а ударная часть молота — больше раскрытой ладони. Солдаты с трудом подняли его.
Далинар схватил молот рукой в латной перчатке, махнул им и положил на плечо. Не обращая внимания на солдат, упражнявшихся на поле, он подошел к группе грязных рабочих, прокладывающих ров уборной. Они посмотрели на него, устрашенные одним видом своего кронпринца в Доспехах Осколков.
— Кто бригадир? — спросил Далинар.
Чумазый штатский в коричневых штанах нервно поднял руку.
— Чем мы можем служить вам, светлорд?
— Немного отдохните, — сказал Далинар. — Подальше отсюда.
Удивленные рабочие поспешили убраться. Сзади собрались светлоглазые офицеры, озадаченные действиями Далинара.
Рука Далинара в латной рукавице стиснула рукоятку молота. Глубоко вздохнув, он прыгнул в наполовину законченный ров, поднял молот и ударил им по камню.
Раздался громкий треск, земля содрогнулась, по рукам Далинара пробежала ударная волна. Доспехи поглотили отдачу, в камне образовалась огромная трещина. Он ударил опять, на этот раз отломав большую секцию камня. Ее было бы трудно поднять двум-трем людям, но он взял ее одной рукой и выбросил изо рва. Она застучала по камням.
Итак, где же Доспехи для обычных людей? Почему древние, такие мудрые, не создали ничего, чтобы помочь им? Далинар продолжал работать, в воздух летела каменная пыль; он легко делал работу двадцати человек. Доспехи можно было использовать почти для любой работы и облегчить жизнь рабочих и темноглазых по всему Рошару.
Работая, он чувствовал себя хорошо. Он делал что-то полезное. В последнее время он чувствовал себя так, как если бы бежал по кругу, несмотря на все усилия. Работа помогала думать.
Далинар потерял жажду битвы. Его это встревожило не на шутку, ведь Дрожь — радость и предвкушение сражения — была частью того, что делало алети единым народом. Самое благородное из мужских искусств — стать великим воином; самое важное Призвание — сражаться. Сам Всемогущий зависел от того, насколько алети искусны в честном бою: умерев, они могли присоединиться к армии Герольдов и вернуть Залы Спокойствия.
И, тем не менее, при одной мысли об убийствах его начинало тошнить. И после недавней атаки на плато стало еще хуже. А что будет в следующий раз? Он не может вести людей в битву. Это и есть основная причина, по которой он должен отречься в пользу Адолина.
Далинар продолжал махать молотом. Снова и снова, разбивая камни. Со всех сторон собрались солдаты, а рабочие — несмотря на приказ! — не ушли. Они ошеломленно смотрели, как Носитель Осколков выполняет их работу. Иногда он призывал Клинок и резал им камень, отделяя целую секцию, потом разбивал ее молотом.
Вероятно, это выглядело смешно. Он не может переделать всю работу в лагере, его время наполнено важными делами. Нет никакой причины заниматься этим рвом. И, тем не менее, он чувствовал себя хорошо. Так чудесно сделать хоть что-нибудь полезное для лагеря. Да, он защищает Элокара, но трудно измерить результаты его работы. Сейчас он делает дело, результат которого виден невооруженным взглядом.
Но даже сейчас он действует согласно идеям, которые завладели его разумом. Книга говорит о короле, несущем камень своего народа. Она говорит, что те, кто ведет, самые низкие из людей, ибо они служат всем. Все закрутилось вокруг него. Кодекс, то, что узнал из книги, видения — или галлюцинации, — все проносилось перед его мысленным взором.
Никогда не сражайся с другими людьми, если тебя не заставили воевать.
Банг.
Пускай тебя защищают не слова, а дела.
Банг.
Ожидай, что все, кого ты встретишь, люди чести, и дай им возможность жить согласно этому.
Банг.
Правь так, как ты бы хотел, чтобы правили тобой.
Банг.
Далинар стоял по пояс в том, что со временем станет уборной, уши наполнял стон разбитого камня. Он будет верить в эти идеалы. Нет, он уже верит в них. Сейчас он живет согласно им. Каким станет мир, если люди будут жить согласно идеям книги?
Кто-то должен начать. Кто-то должен стать образцом. Тогда он не должен отрекаться. Сумасшедший или нет, но он делает свое дело лучше, чем Садеас и остальные. Достаточно посмотреть на жизнь его солдат и всего лагеря, чтобы понять, кто лучше.
Банг.
Камень не изменится, пока по нему не ударишь. А как с человеком вроде него? Почему для него внезапно все стало таким тяжелым? Причем тут он? Он не философ и не идеалист. Он солдат. И в молодости — проходится признаться — был тираном и разжигателем войны. Даже если он последует наставлениям более мудрых людей, смогут ли годы увядания стереть жизнь палача?