И тут с потрясением Далинар осознал, что принял решение. Где-то между рвом и приемной он перестал думать об отречении как если и стал думать о нем как тогда. Правильное решение. Оно ему не нравится, но иногда человек должен делать то, что ему не нравится.
Все прояснил разговор с Джаснах, подумал он. Об ее отце.
Он стал делать то же самое, что и Гавилар в самом конце. А это чуть не уничтожило королевство. Ему нужно остановиться, пока дело не зашло слишком далеко. Возможно, то, что произошло с ним — душевная болезнь, унаследованная от родителей. Это…
— Ты очень любишь Джаснах, — сказала Навани.
Далинар вздрогнул и оторвался от рисунка скального демона. Он был уверен, что она вышла вслед за Адолином. Но нет, она осталась здесь и сейчас глядела на него.
— Почему, — спросила Навани, — ты так настойчиво просил ее вернуться?
Он повернулся к Навани и сообразил, что она вместе с клерками отослала и двух своих подопечных. Они остались одни.
— Навани, — сказал он. — Это неприлично.
— Ба. Мы родственники, и у меня есть вопросы.
Далинар заколебался, потом вышел на середину комнаты. Навани стояла около двери. К счастью, ее подопечные оставили открытой дверь в конце вестибюля, и в зале за ней виднелись два стражника. Не самое лучшее положение, но пока Далинар видит стражников, а они его, разговор с Навани становится почти приличным.
— Далинар? — спросила Навани. — Ты собираешься ответить мне? Почему ты так доверяешь моей дочке, когда почти все остальные вокруг ругают ее?
— Я считаю всеобщее презрение лучшей рекомендацией, — ответил он.
— Она еретичка.
— Она отказалась присоединяться к девотариям, потому что не верит в их учения. Вместо того, чтобы пойти на компромисс, для виду, она честно отказалась признать религию, в которую не верит. Я считаю это признаком чести.
Навани фыркнула.
— Вы оба два гвоздя в одной дверной раме. Непреклонные, жесткие и упрямо сопротивляющиеся любой попытке себя выдернуть.
— Тебе надо идти, — сказал Далинар, кивая в сторону коридора. Внезапно он почувствовал себя очень усталым. — Пойдут сплетни.
— Пускай. Ты — самый важный кронпринц в…
— Навани, — оборвал он ее. — Я собираюсь отречься в пользу Адолина.
Пораженная, она мигнула.
— Я отрекусь, как только сделаю необходимые приготовления. Самое большее через несколько дней.
Он почувствовал себя странно, как если бы только сейчас, произнеся слова вслух, сделал свое решение настоящим.
Навани поглядела на него страдальческим взглядом.
— О, Далинар, — прошептала она. — Это ужасная ошибка.
— Я вправе сделать ее. А сейчас я должен повторить свою просьбу. Мне нужно еще много о чем подумать, и сейчас я не могу поговорить с тобой. — Он указал ей на дверь.
Навани округлила глаза, но вышла, как он и просил, захлопнув за собой дверь.
Наконец, подумал Далинар, испуская долгий вздох. Я принял решение.
Слишком истощенный, чтобы снять с себя Доспехи без чужой помощи, он уселся на пол, опершись головой о стену. Утром он скажет о своем решении Адолину, потом объявит во всеуслышанье на празднике. А потом вернется в Алеткар, в свое имение.
Все кончено.
Ризн неуверенно вышла из головного фургона каравана и почувствовала под ногами неровную мягкую землю, которая слегка просела под ней.
Она содрогнулась, частично из-за того, что слишком толстая трава и не подумала исчезнуть. Ризн несколько раз коснулась ее ногой. Трава только вздрогнула.
— Не будет прятаться, — сказал Встим. — Здесь трава ведет себя совсем не так, как везде. Конечно, ты слышала об этом.
Пожилой мужчина сидел под желтым плотным навесом первого фургона. Опираясь одной рукой о боковые поручни, он держал второй связку гроссбухов. Одну из своих длинных белых бровей он закинул за ухо, другой разрешил свисать вдоль лица. Он предпочитал носить жесткую накрахмаленную одежду — синюю с красным — и плоскую на конце коническую шляпу. Классическая одежда тайленского купца, уже несколько десятилетий вышедшая из моды и, тем не менее, все еще известная.
— Я слышала про эту траву, — сказала ему Ризн. — Но это так странно. — Она обошла первый фургон по кругу. Да, она слышала про траву, растущую в Синоваре. Говорили, что она слишком медленно движется и поэтому не исчезает.
Но нет, она вообще не движется. Как же она выживает? Почему ее не съели животные? Она изумленно покачала головой и посмотрела на равнину. Трава полностью покрывала ее. Травинки росли так тесно, что землю было не видно. Что за беспорядок!
— Слишком упругая земля, — сказала она, возвращаясь в фургон. — И не только из-за травы.
— Хмм, — сказал Встим, все еще работавший с гроссбухами. — Да. Это называется почва.
— Мне казалось, что еще немного, и я провалюсь в землю по колени. Как могут сины жить на такой земле?
— Они — интересный народ. Не установишь ли устройство?
Ризн вздохнула, но пошла в заднюю часть фургона. Остальные шесть фургонов каравана поставили таким образом, что образовался неровный круг. Она спустилась на землю через задний борт головного фургона, таща за собой деревянный треножник, почти с нее ростом. Вскинув его на плечо, она поплелась к центру травянистого круга.
Она одевалась по последней моде, не то что ее бабск, в самую современную одежду для юной женщины ее возраста: темно-синий шелковый жакет поверх светло-зеленой блузки с длинными рукавами и жесткими манжетами. Юбка, доходящая до колен — тоже зеленая, — была жесткой и деловой по крою, но элегантно украшенной.
На левой руке она носила зеленую перчатку. Закрывать безопасную руку — глупая традиция, результат культурного преобладания Ворин. Но надо было сохранять приличия. Большинство из более традиционных тайленов — включая, к сожалению, ее бабска, — считали неслыханным скандалом женщину с неприкрытой безопасной рукой.
Она установила треножник. Пять месяцев назад Встим стал ее бабском, а она его подмастерьем. Он хорошо относился к ней. Не всякий бабск был таким; по традиции он являлся кем-то большим, чем хозяин. С точки зрения закона, он был ее отцом, пока не решал, что она готова стать самостоятельным купцом.
Она бы хотела, чтобы он не проводил так много времени в таких странных местах. Его считали великим купцом, и она предполагала, что великие купцы путешествуют по экзотическим городам и портам. А не по пустым лугам в захолустных странах.
Установив треножник, она вернулась в фургон за фабриалом. Задняя стенка фургона — вместе с толстыми стенками и прочным верхом — образовывала убежище от сверхшторма, а ведь на Западе даже самый слабый из них был крайне опасен, по меньшей мере пока не проходил через ущелья и не попадал в Синовар.