Несмотря на то, что король решил твердо не поддаваться хитростям флорентинцев, и он и простодушная Мари были уже опутаны всеми увертками и обиняками пышного и велеречивого бахвальства этого старика. Глаза обоих любовников заблестели, они мысленно представили себе все эти таинственные сокровища; им казалось, что они видят целую анфиладу подземелий, где трудятся гномы. Любопытство и нетерпение взяло в обоих верх над прежнею подозрительностью.
— Но если это так, — воскликнул король, — вы, должно быть, великие политики, и вы можете многое нам сказать.
— Нет, государь, — простодушно ответил Лоренцо.
— Почему? — спросил Карл IX.
— Государь, никому не дано предвидеть, к чему приведет сообщество нескольких тысяч людей: мы можем узнать, как поступит один человек, сколько он проживет, будет он счастлив или несчастен, но мы не в силах сказать, во что выльются усилия нескольких людей, соединившихся вместе: рассчитать непрерывно меняющиеся соотношения различных сторон еще труднее, ибо сочетания эти определяются не только людьми, но и событиями. А грядущее открывается нам только в уединении. Протестантство, которое готово сейчас поглотить вас, будет, в свою очередь, поглощено изменившейся под его влиянием материальной жизнью людей, и эти его последствия тоже рано или поздно превратятся в теорию. Сегодня вся Европа ополчилась против религии, завтра она захочет свергнуть королевскую власть.
— Значит, Варфоломеевская ночь была нужна!..
— Да, государь, ибо, если народ одержит верх, он устроит свою Варфоломеевскую ночь. Когда религия и королевская власть будут низвергнуты, народ расправится со знатью, а потом с богачами. В конце концов, когда Европа превратится в бестолковое скопище людей и на смену власти придет безначалие, ее поглотят насильники, явившиеся издалека. Так уже много раз бывало в мире, и теперь все это повторится в Европе. Идеи способны поглотить целые столетия, подобно тому, как страсть поглощает человека. Когда исцелится каждый человек в отдельности, исцелится, может быть, и все человечество. Наука — душа человечества, мы — жрецы этой науки. А тот, кто занят душою, не особенно заботится о теле.
— А чего же вы все-таки добились? — спросил король.
— Мы медленно продвигаемся вперед, но мы не теряем ни одной из наших побед.
— Так, значит, вы король колдунов, — сказал король, задетый тем, что сам он так ничтожен в присутствии этого старца.
Великий магистр смерил Карла IX грозным, уничтожающим взглядом.
— Вы король в царстве людей, а я король в царстве мыслей. Впрочем, если бы настоящие колдуны существовали, вам бы не удалось их сжечь, — не без иронии заявил он. — У нас тоже есть свои мученики за веру.
— Но как вам удается составлять гороскопы? — снова спросил король. — Как это вы можете узнать, что человек возле вашего окна — король Франции? Какая сила дала возможность одному из вас рассказать моей матери о судьбе ее трех сыновей? Можете ли вы, великий магистр ордена, который хочет переиначить весь мир, можете ли вы сказать мне, о чем в настоящую минуту думает королева, моя мать?
— Да, государь.
Ответ этот последовал раньше, чем Козимо успел дернуть своего брата за рукав, чтобы заставить его молчать.
— Вы знаете, зачем приезжает сюда мой брат, король Польши?
— Да, государь.
— Зачем?
— Чтобы занять ваше место.
— Самые страшные враги — это наши ближние! — воскликнул король. Вне себя от ярости, он вскочил с кресла и принялся быстро расхаживать взад и вперед по комнате. — У королей нет ни сыновей, ни братьев, ни матери. Колиньи был прав. Палачей моих надо искать не среди протестантов, а в Лувре. Вы оба или обманщики, или цареубийцы! Жакоб, позовите сюда Солерна.
— Государь, — сказала Мари Туше, — вы же дали братьям Руджери слово чести. Вы хотели отведать плоды древа познания, а теперь вы жалуетесь, что плод этот полон горечи?
Король улыбнулся презрительно и горько. Вся его власть над людьми показалась ему ничтожной перед лицом огромной власти старого Лоренцо Руджери над мыслями. Карлу IX с трудом удавалось управлять одной Францией. Великий магистр ордена розенкрейцеров повелевал целым миром существ и понятливых и послушных.
— Будьте откровенны со мной, и вот мое слово чести: если даже вы признаетесь мне в ужасных преступлениях, я буду вести себя с вами так, как будто я ничего не слыхал. Скажите, вы изготовляете яды?
— Чтобы знать, что заставляет человека жить, надо знать, что заставляет его умирать.
— Вы владеете тайной многих ядов?
— Да, государь, но только в теории, а не на практике. Мы их знаем, но никогда не используем.
— А моя мать просила у вас яду? — задыхающимся голосом прошептал король.
— Государь, — ответил Лоренцо, — королева Екатерина слишком хитра, чтобы пользоваться подобными средствами. Она знает, что государь, пустивший в ход яд, от яда и погибнет. А как опасны эти презренные средства, лучше всего можно видеть на примере рода Борджа и Бьянки, великой герцогини Тосканской. При дворе всегда все известно. Так можно уничтожить разве только какого-нибудь простолюдина, но кому это надо? Разве можно что-то замыслить против человека с положением, так, чтобы об этом никто не узнал? В Колиньи могли стрелять только потому, что это было приказано вами, или королевой, или Гизами. Выстрел этот никого не обманул. Верьте мне, в политике нельзя и двух раз безнаказанно пользоваться ядом. У государей всегда бывают наследники. А что касается людей незнатных, обретших власть могуществом мысли, подобно тому, как ее обрел Лютер, то можно уничтожить их самих, но учение их остается жить. Королева — флорентинка, она знает, что яд — это только орудие личной мести. Мой брат не покидал ее с самого ее приезда во Францию, и он помнит, сколько горя причинила ей госпожа Диана. А ведь королева никогда не пыталась ее отравить, хотя ей ничего не стоило это сделать. И король, ваш отец, не стал бы ее карать: никогда ведь ни одна женщина не имела на это больше права и не могла быть так уверена в том, что ее не накажут. Госпожа де Валантинуа жива и сейчас.
— А энвольтование? — продолжал король.
— Государь, — ответил Козимо, — это настолько невинное средство, что мы применяем его, когда имеем дело со слепыми страстями, подобно тому, как врачи дают воображаемым больным пилюли из хлебного мякиша. В порыве отчаяния какая-нибудь женщина готова поверить, что, пронзая изображение своего неверного любовника в сердце, она этим навлекает на него беду. Что делать? Это наши доходы!
— Папа ведь и тот продает индульгенции, — улыбаясь, сказал Лоренцо.
— Моя мать применяла энвольтование?
— Нужны ли эти пустые затеи той, которая всемогуща?
— А могла бы королева Екатерина спасти вас сейчас? — мрачно спросил король.
— Нам не грозит никакой опасности, государь, — спокойно ответил Лоренцо Руджери. — Еще до того, как я вошел в этот дом, я уже знал, что выйду отсюда цел и невредим; равным образом я знаю, как и за что через несколько дней король начнет преследовать моего брата. Но если даже брату и будет грозить опасность, она ему не страшна. Если король утверждает свою власть мечом, он утверждает ее также и справедливостью! — добавил он, намекая на знаменитый девиз на медали, отлитой для Карла IX.