Джеффри отважился сделать еще один шаг, приближающий его к спасительной цели.
— А ведь долг платежом красен.
Арнольд взял его за руку.
— Только скажи, — горячо воскликнул он. — И я сделаю для тебя все.
— Ты едешь сегодня смотреть свое новое имение?
— Да.
— Не мог бы ты отложить отъезд на завтра?
— Если дело серьезное. Конечно, мог бы.
Джеффри глянул на вход в беседку, удостоверился, что они одни.
— Ты знаешь здешнюю гувернантку? — прошептал он.
— Мисс Сильвестр?
— Да. У меня возникло с мисс Сильвестр затруднение. И я не могу обратиться за помощью ни к одной живой душе, кроме тебя.
— Ты же знаешь, я обязательно помогу тебе. В чем дело?
— Не легко это объяснить. Ну да ладно, ты ведь тоже не святой. Ты, конечно, сохранишь тайну. Ну так слушай: я поступил как самый последний идиот. Я ее обманул…
Арнольд отпрянул, вдруг уразумев ситуацию.
— Господи помилуй! Джеффри, ты хочешь сказать…
— Да, да. Подожди секунду, не это самое страшное. Она ушла из дому.
— Ушла из дому?
— Ушла насовсем. Вернуться сюда она не может.
— Почему?
— Она оставила хозяйке письмо. Женщины, разрази их гром, рубят в таких делах с плеча. В письме она написала, что вышла тайно замуж и муж требует ее к себе. Муж — это я. Нет, я еще не женился на ней, как ты понимаешь. Я только обещал. Сегодня в полдень, никому не сказавшись, она тихонько покинула дом и пошла в гостиницу, что в четырех милях отсюда. Мы условились, что я выйду следом спустя полчаса и вечером мы тайно поженимся. Теперь, конечно, об этом не может быть и речи. Вообрази себе, она будет ждать меня в гостинице, а я в это время покачу в Лондон. Надо ей сообщить о болезни отца, а то она натворит такое, что дело выйдет наружу, и я погиб. Здесь я не могу довериться никому, кроме тебя, старина. Если ты не поможешь мне, со мной все кончено.
— Чудовищное положение! — Арнольд ударил кулаком о кулак. — Хуже и быть не может.
Джеффри был с этим вполне согласен.
— Положение такое, что можно шею сломать. Все бы отдал сейчас за пинту пива, — с этими словами, повинуясь привычке, Джеффри вынул из кармана свою неизменную трубку.
— У тебя спички есть? — спросил он Арнольда.
Арнольд не слышал вопроса — так он был потрясен.
— Не думай, пожалуйста, — проговорил он, заметно нервничая, — что меня не беспокоит болезнь твоего отца. Но, мне кажется, я должен тебе это сказать, бедная девушка имеет на тебя больше прав.
Джеффри воззрился на друга с изумлением, если не сказать, с возмущением.
— Имеет на меня больше прав! Да если я не приеду, отец выкинет меня из завещания! Я не могу этим рисковать. Не могу даже ради самой лучшей женщины в мире.
Арнольд питал к другу многолетнее, непоколебимое восхищение. Джеффри мог грести, боксировать, прыгать и, разумеется, плавать, как мало кто в Англии. Но эти слова несколько поколебали его восхищение. Но только на миг — к несчастью для Арнольда — только на миг.
— Тебе виднее, — ответил он прохладно. — Что я должен сделать?
Джеффри взял его за руку — грубовато, как все, что он делал, но по-дружески, и с видом заговорщика проговорил:
— Зайди в эту гостиницу, будь другом, и расскажи ей, что без нее случилось. Мы выедем отсюда вместе, как будто оба едем на станцию. У развилки я тебя ссажу. Ты заскочишь в гостиницу и еще успеешь на вечерний поезд. Тебе это не составит никакого труда, а другу ты сослужишь добрую службу. И никто ничего не узнает. Слуги ведь с нами не будет, так что от сплетен мы застрахованы.
Тут Арнольд начал смекать, что придется ему платить долг, да еще с лихвой, как и предсказал сэр Патрик.
— А что я ей скажу? — спросил он. — Я обязан тебе помочь. И я помогу. Только что я скажу ей?
Естественный вопрос, но очень трудный. Джеффри отлично знал, что человеку делать в ситуациях, решаемых физической силой. Но понятия не имел, как себя вести в запутанных человеческих отношениях.
— Что ты ей скажешь? — повторил он. — Как что? Скажи, что я расстроен, и все такое. Подожди… да… скажи ей, пусть остается в гостинице и ждет моего письма.
Арнольд в смущении молчал. Будучи абсолютным невеждой в той узкой области знания, именуемой «знанием света», Арнольд, однако, понял, благодаря врожденной деликатности, в какую тягостную историю вовлекает его Джеффри, точно имел за плечами житейский опыт человека, в два раза старше себя.
— Ты не мог бы ей написать? — спросил он.
— А зачем?
— Подумай немного и поймешь. Ты доверил мне тайну, затрагивающую честь женщины. Возможно, я ошибаюсь — я никогда с подобным не сталкивался, но мне кажется, что явиться к женщине с таким поручением — значит подвергнуть ее чудовищному унижению. Это все равно что сказать ей в лицо: «Я знаю, какую тайну вы скрываете от всего света». Да она этого просто не вынесет.
— Глупости! Женщина способна вынести гораздо больше, чем ты думаешь. Если бы ты слышал, как она меня оскорбляла здесь, в этой самой беседке. Мой дорогой Арнольд, ты просто не знаешь женщин. Я тебе открою секрет, как с ними обращаться: их надо держать, как кошек — за загривок.
— Я не смогу начать разговор без твоего письма. Я готов пойти ради тебя на любую жертву. Но, Джеффри, согласись, положение очень неловкое. Мы с ней почти не знакомы. Она может просто указать мне на дверь, не успею я и рта раскрыть.
Это последнее замечание представляло реальную угрозу всему плану. Такие вещи Джеффри понимал с полуслова.
— Да, характер у женщины дьявольский, — согласился он. — Этого отрицать не станешь. Пожалуй, я напишу несколько слов. Зайти в дом успеем?
— Нет. В доме полно гостей. А нам нельзя терять ни минуты. Пиши прямо здесь. Карандаш у меня есть.
— А на чем писать?
— На чем угодно. Хотя бы на визитной карточке твоего брата.
Джеффри взял протянутый карандаш и уставился на карточку.
Она вся была занята посланием брата. Он сунул руку в карман и вынул письмо. То самое письмо, которое Анна помянула в разговоре с ним, то самое, в котором она звала его приехать в Уиндигейтс.
— Подойдет, — сказал он. — Это одно из ее писем ко мне. На четвертой странице есть место. Ладно, я напишу ей, — вскинул он взгляд на Арнольда, — а ты обещаешь, что отдашь ей письмо. Поклянись!
Он протянул руку, ту самую, что спасла Арнольда в Лиссабонской бухте. Арнольд пожал ее и поклялся, что выполнит просьбу Джеффри — в память о том далеком дне.
— Спасибо, старина. Как туда идти, я объясню по дороге на станцию. Да, у меня вылетела из головы еще одна важная вещь.