— У меня есть причины для опасения. Одну не могу вам сказать, а другую могу. Представьте себе, что Бланш узнает о вашем посещении гостиницы. Чем дольше вы здесь, чем больше людей вас увидит, тем больше вероятность, что до Бланш это дойдет.
— Ну и что, если дойдет? — спросил Арнольд со свойственной ему бесхитростной прямотой. — Вы думаете, она рассердится на меня за то, что я вам помог?
— Она будет ревновать.
Безграничное доверие, которое Арнольд питал к Бланш, незамедлительно вылилось в двух словах: «Это невозможно!» Как ни была Анна встревожена, как ни была несчастна, это молниеносная реакция не могла не вызвать у нее улыбки.
— Сэр Патрик сказал бы вам, мистер Бринкуорт, что от женщины можно ожидать все, — пошутила Анна и тут же серьезно прибавила: — Вы не можете вообразить себя на месте Бланш, а я могу. И я еще раз взываю к вам — уходите! Мне не нравится, что вы явились сюда под видом моего мужа. Очень не нравится.
Анна протянула на прощание руку. И в этот миг кто-то отчаянно забарабанил в дверь.
Анна испуганно вскрикнула и упала в кресло, подвинутое Арнольдом. Арнольд, который так ничего и не понял, спросил, что так ее напугало. И, не дождавшись ответа, произнес то обычное слово, которым откликаются на стук: «Войдите!»
В дверь забарабанили еще сильнее.
— Вы не оглохли? — крикнул Арнольд.
Дверь медленно отворилась, и в комнату с таинственным видом вступил мистер Бишопригс со скатертью наперевес, за ним шел слуга рангом пониже со «столовым убранством», как называли в гостинице обеденные приборы.
— Что вы так долго стучались? Я же сказал «входите», — попенял ему Арнольд.
— А я ведь вас упреждал, — ответствовал мистер Бишопригс, — что впредь буду стучаться. А ты поди, поди, — отослал он слугу. И собственными руками принялся расстилать скатерть. — Вы, может, думаете, служит в этой гостинице темный человек. Не знает, как молодые милуются. Стучать надо дважды, а тогда уж и отворять без опаски. Чем еще уважить молодых? Как вам с вашей голубкой сподобнее сидеть-то?
Анна в отчаянии отошла к окну. Арнольд, видя, что мистер Бишопригс неукротим, попытался свести дело к шутке:
— Одно место во главе стола, другое — напротив.
— Одно во главе, другое напротив? — вознегодовал мистер Бишопригс. — Слыханное ли дело! Ну уж нет, поставлю стулья рядышком. Будете у меня сидеть как голубки. Помню одну парочку, стучу им бессчетно. Вхожу — она у него на коленях и кормит с ложечки: у него, вишь, аппетит пропал. Хе-хе, — вздохнул крейг-фернийский философ. — Кратковременно счастье новобрачных. Месяц всего воркования, потом до конца дней вспоминаешь. Вот бы вернуть те деньки! Ан нет, не воротишь! Вам хересу принести? И конечно, пуншик для пищеварения?
Арнольд кивнул и, повинуясь знаку Анны, подошел к окну. Мистер Бишопригс одобрительно поглядел на них — они шептались, как и подобает молодым в присутствии третьего лица.
— Да! Да, — обратился он через плечо к Арнольду. — Ступайте к своей милочке. Об остальном я позабочусь. Слушайтесь Писания: «Оставит человек отца своего (отец — это я!) и мать свою, — и прилепится к жене своей, и будут одна плоть». «Прилепится», деточки мои, — сильное слово, но и дело-то очень серьезное.
Он глубокомысленно покачал головой и подошел к небольшому столику в углу нарезать хлеб. Взяв нож, он углядел приметливым глазом скомканные листки в углу комнаты. Это было письмо Анны с короткой припиской Джеффри, которое Анна швырнула в сердцах: и ни она, ни Арнольд больше о нем не вспомнили.
— Что тут такое валяется? — тихонько пробормотал мистер Бишопригс. — Я, кажется, сам подмел комнату, и вот опять мусор.
Он поднял скомканные листки, слегка разгладил.
— Эге! Что это? Написано чернилами. А в конце немного карандашом. Это, верно, чье-то письмо. Он искоса глянул на Арнольда с Анной. Они все еще стояли у окна спиной к нему и тихонько шептались. «Выброшено и забыто! — подумал мистер Бишопригс. — Что сделал бы с этой бумажкой дурень? Дурень разжег бы ей свою трубку, а потом спохватился — эка бестолочь, — чтоб сначала-то прочитать. А что сделает человек с умом?» И мистер Бишопригс опустил письмо в карман, ответив этим на заданный себе вопрос. Стоящее ли это приобретение или ненужный мусор? Выкроенные пять минут для ознакомления с находкой склонят чашу весов в ту или другую сторону.
— Сейчас принесу обед! — объявил мистер Бишопригс, обращаясь к Арнольду. — Не забудьте, стучаться не буду — руки заняты; оно бы можно и ногой стукнуть, да в ступнях костолом.
И с этим дружеским уведомлением мистер Бишопригс удалился куда-то в недра гостиницы.
Стоя у окна, Анна с Арнольдом продолжали шепотом пререкаться.
— Видите, делать нечего, — говорил Арнольд. — Слуга сейчас принесет обед. Что подумают в гостинице, если я вдруг оставлю жену обедать в одиночестве?
В эту минуту, очевидно, другого выхода не было. Выдав себя за мужа Анны, Арнольд поступил неосторожно, но на этот раз он был прав. Анну особенно пугало, что сложившееся вопреки ее воле положение становилось неуправляемым. Она подошла к дивану и села. «Меня как будто преследует рок, — пронеслось у нее в голове. — Нет, добром это не кончится. И виновата буду я одна!»
Взяв на кухне поднос с обедом, мистер Бишопригс пошел не в номер, а завернул по дороге к себе в буфетную и заперся.
— Полежи пока здесь, приятель, вот выберу минутку и опять повидаемся, — сказал он, пряча письмо Анны в ящик буфета. — А как поживает обед для парочки голубков? — перевел он взгляд на поднос с кушаньями. — Все придется самому проверить — не подгорело ли, не пересолено ли. Нашим голубкам сейчас что угодно дай — не поймут. — Он снял крышку с одной миски, съел один кусок, другой. — Хе-хе, коллопы недурны! — снял другую крышку и с сомнением покачал головой. — Зеленый салат. Человеку моих лет зелень неполезная пища, — заглянул в следующее блюдо. — Рыба? Кто же это жарит форель! Вот негодница! Варить надо — с щепоткой соли и ложкой уксуса.
Затем он открыл бутылку хереса и перелил вино в графин.
— Херес? — с глубоким чувством произнес он и, поднеся графин к свету: — Еще неизвестно, что они закупорили в этой бутылке! Я, как честный человек, должен попробовать, что это за херес.
С этими словами мистер Бишопригс щедрой рукой налил себе хересу и выпил, облегчив совесть. Уровень вина в графине заметно понизился, и он заботливо долил в графин кипяченой воды.
— Вот и прибавилось хересу лет десяток, — затем подумал немного и глубокомысленно заключил: — Голубкам от этого не похужеет, зато мне как похорошело. Возблагодарим провидение за его щедроты!
Проявив столь похвальное благочестие, мистер Бишопригс рассудил, что голубки теперь уж наверняка проголодались, и, взяв поднос, заковылял из буфетной.