Анна вышла погулять на площадку перед гостиницей. Дул прохладный утренний ветерок. По небу величаво плыли огромные пухлые облака, то открывая, то заслоняя солнце, золотистые блики и лиловые тени бежали, сменяя друг друга, по бурому пространству вересковой пустоши — точь-в-точь надежда и отчаяние в душе Анны, вопрошавшей у судьбы, что та уготовила ей.
Тщетно взывать к тому, что за семью печатями, — Анна повернулась и пошла в гостиницу.
Проходя сени, она взглянула на часы. Уже полчаса, как поезд из Пертшира прибыл в Лондон. Джеффри с братом подъезжали сейчас к дому лорда Холчестера.
Встречать мистера Джулиуса Деламейна, приехавшего из Шотландии, вышла челядь лорда Холчестера во главе с дворецким. Появление двух братьев застало обитателей дома врасплох. Расспрашивал дворецкого Джулиус, Джеффри стоял рядом, в роли бессловесного статиста.
— Отец жив?
— Его светлость, счастлив сообщить, удивил докторов. Прошлую ночь он чудесным образом почувствовал улучшение. Если и дальше так пойдет, то через двое суток можно будет с уверенностью говорить о выздоровлении.
— Что с ним было?
— Паралич. Когда ее светлость, ваша матушка, послала вам телеграмму, врачи потеряли всякую надежду.
— Матушка дома?
— Ее светлость дома для вас, сэр.
Дворецкий сделал особое ударение на слове «вас». Джулиус повернулся к брату: непредвиденное осложнение — ведь Джеффри категорически запрещено переступать порог отцовского дома. Нарушение запрета могло оправдать только безнадежное состояние лорда Холчестера. Но теперь запрет опять возымел силу. Привратники, обязанные следить за его исполнением под страхом увольнения, перевели взгляд с мистера Джеффри на дворецкого. Дворецкий перевел взгляд с мистера Джеффри на мистера Джулиуса. Джулиус взглянул на брата. Наступило неловкое молчание. Как будто в дом забежал дикий зверь, которого надо выгнать, а как это сделать без риска для жизни, никому не известно.
Но тут Джеффри заговорил, и дело само собой решилось.
— Откройте кто-нибудь дверь, — велел он слугам, — и я исчезну.
— Подожди, — остановил его брат. — Матушка расстроится, узнав, что ты был здесь и она не повидала тебя. Обстоятельства не совсем обычны, Джеффри. Пойдем со мной наверх. За последствия буду отвечать я.
— Упаси меня бог от последствий, — ответил Джеффри. — Откройте дверь.
— Тогда подожди здесь, — продолжал Джулиус. — Я узнаю, как дела, и сейчас же вернусь.
— Пошли записку в гостиницу Нейгла. Там я у себя дома, не то, что здесь.
В холл вдруг выскочил крошечный терьер. Увидев чужих, собака яростно затявкала. Доктора предписали в доме полный покой, и слуги бросились ловить собачонку, подняв еще больший шум. Джеффри и с этим затруднением справился молодецки. Собачка кинулась ему под ноги, и он со всего размаху пнул ее своим тяжелым ботинком. Собачка упала, жалобно заскулив.
— Любимица ее светлости! — воскликнул дворецкий. — Вы сломали ей ребра, сэр!
— Ты хочешь сказать, заткнул ей глотку! Черт бы побрал ее ребра! — он повернулся к брату: — Вот и решение вопроса, — пошутил он. — Сам видишь, лучше перенести встречу с маменькой на другое время. Ладно, ладно, Джулиус. Ты знаешь, где меня найти. Приезжай пообедаем. У Нейгла такие бифштексы — сразу почувствуешь себя мужчиной.
Джеффри двинулся к двери. Ражие привратники глядели на младшего сына его светлости с непритворным уважением. Они видели его выступления на ежегодном фестивале христианской ассоциации боксеров; он мог бы сделать отбивную из любого верзилы в этом холле за три минуты. Привратник, отворивший дверь, поклонился ему. Внимание прислуги было занято исключительно Джеффри. Джулиус проследовал наверх к матери, не удостоившись ни единого взгляда.
Стояла середина августа. Улицы были пустынны. Восточный ветер, сильнейший из всех ветров, дующих в Лондоне, обжигал горячим дыханием редких прохожих. Даже Джеффри, сидевший в кебе, ощущал его действие. Он снял шляпу, расстегнул жилет и раскурил свою неизменную трубку. Время от времени он вынимал ее изо рта, и тогда слышалось глухое сквозь зубы рычание. Только ли горячий восточный ветер исторгал из него этот выражавший недовольство рык? А может, его грызло тайное беспокойство, усугублявшее прочие неприятности этого дня? Да, его грызло беспокойство. И причиной его была Анна.
Как теперь быть с этой злосчастной женщиной, ожидавшей его в затерянной шотландской деревушке?
Писать сейчас? Иль не писать? — вот чего Джеффри никак не мог решить.
Кому адресовать письмо, он знал. Анна сказала тогда, что в случае необходимости назовет себя миссис Сильвестр. Стало быть, посланное на это имя письмо до нее дойдет, не вызвав никаких толков. Но его, как всегда, затруднял выбор: сейчас написать письмо с сообщением, что состояние отца станет ясно через два дня. Или разумнее подождать эти два дня и тогда уж писать. Поломав над этим голову под цокот копыт, Джеффри заключил, что лучше не ждать того часа, когда хочешь не хочешь придется что-то решать, а написать сейчас же, пока нет никакой ясности.
Приехав в гостиницу, Джеффри тотчас сел сочинять письмо. Сочинил, прочитал и разорвал его на клочки. Подумал, опять написал, опять усомнился и это письмо разорвал. Встал из-за стола и в непечатных выражениях признался, что не может, ну никак не может решить, что разумнее — писать сейчас или подождать два дня.
Мучаясь от этой раздвоенности чувств, Джеффри прислушался, что говорят ему здоровые физические инстинкты. «От всего этого мозги враскорячку, — сказал себе Джеффри. — Надо, видно, пойти в баню».
Баня была верхом современной гигиенической техники. Она представляла собой анфиладу комнат, отведенных всевозможным процедурам. Он парился, нежился в ванне, принимал горячие припарки. Он стоял под душем, подставляя голову под ледяной водопад. Он лежал на спине, лежал на животе; его почтительно мяли и колотили с головы до ног костяшками пальцев опытные массажисты. Он вышел после всего этого розовый, гладкий, блестящий и красивый. Вернулся в гостиницу и снова взялся писать. Но увы! Мучительные сомнения хлынули на него с новой силой, чудодейственная баня оказалась бессильной! И виной всему была Анна Сильвестр. «Эта чертова баба погубит меня! — сказал он себе. — Пойду помахаю гантелями».
Поиски самоновейшего средства, стимулирующего малоподвижные мозги, привели его в гимнастический зал, содержавшийся профессиональным тренером, который имел честь готовить Джеффри к гимнастическим состязаниям.
— Отдельный номер и гантели! — рявкнул Джеффри. — Самые что ни на есть тяжелые.
Скинув верхнее платье, он принялся за работу. Держа в каждой руке по гантеле, он выбрасывал их вверх и вниз, вперед и назад, совершая руками все мыслимые и немыслимые движения, пока бицепсы на руках не вздулись до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнет обтягивающая их блестящая кожа. Мало-помалу забурлили в нем животные соки. Мощная нагрузка на мышцы оказала на гиганта пьянящее действие. И он весело выругался, помянув гром и молнию, смерть и кровь в ответ на похвалы тренера и его сына.