— Сделайте такую милость! Кто этот человек?
— Вы все прекрасно его знаете.
— Он ваш пациент?
— Пока еще нет.
— Да кто же это?
— Он перед вами.
Мгновение стояла мертвая тишина, глаза всех присутствующих впились в лицо знаменитого врача, он медленно поднял руку и пальцем указал на Джеффри Деламейна.
Общее изумление очень скоро сменилось открытым недоверием к словам лондонской знаменитости.
Тот, кто первый заявил: «Вижу, значит верю», сам того не ведая, сформулировал одно из фундаментальных человеческих заблуждений. Кажется, нет ничего более простого и достоверного, чем свидетельство собственных глаз. Человек охотно верит своим главам и будет верить им до скончания века.
Присутствующие в библиотеке, как один, оборотили взоры на Джеффри и, веря показаниям своих глаз, как один, решили: лондонский врач явно дал маху. Оппозицию возглавила сама леди Ланди, оторванная столь неслыханным утверждением от своего списка.
— У мистера Деламейна сломлено здоровье! — воззвала она к здравому смыслу заезжего светила. — Помилуйте, кто может поверить этому!
Второй раз Джеффри толкнуло к действию высказывание, мишенью которого был он сам. Он поднялся на ноги и, вперив в лицо врача твердый, но вместе и дерзкий взгляд, отчеканил:
— Вы это сказали серьезно?
— Да, вполне.
— Вы указали на меня в присутствии…
— Одну секунду, мистер Деламейн. Наверное, не надо было говорить об этом при всех. Вы вправе упрекнуть меня за то, что я прилюдно ответил вашим друзьям на брошенный мне вызов. Приношу вам свои извинения. Но не беру назад ни одного слова из того, что сказал о вашем здоровье.
— Так вы настаиваете на том, что мое здоровье подорвано.
— Настаиваю.
— Жаль, сэр, что вы не моложе лет на двадцать.
— Что было бы тогда?
— Я бы пригласил вас выйти на лужайку и показал, что у меня со здоровьем.
Леди Ланди поглядела на своего деверя. Сэр Патрик тут же вмешался.
— Мистер Деламейн, — сказал он, — вы приглашены как джентльмен в дом леди.
— Полно! Полно! — добродушно запротестовал знаменитым врач. — Просто мистер Деламейн прибегнул к сильному аргументу. Если бы я был на двадцать лет моложе, — продолжал он, повернувшись к Деламейну, — я бы вышел с вами на лужайку. Но исход единоборства отнюдь не повлиял бы на мое заключение. Я хочу сказать — чрезмерные физические нагрузки, которыми вы знамениты, пока еще не причинили ущерба вашей мышечной силе. Но я утверждаю, что вашей жизненной силе они уже принесли большой вред. Какой именно — я не считаю возможным сказать сейчас. Я просто чисто по-человечески предупреждаю вас. Вы поступите разумно, если удовлетворитесь уже достигнутыми успехами и совершенно перемените образ жизни. Еще раз приношу извинения, что говорю вам об этом на публике, а не приватно. И очень советую помнить о моем предостережении.
Он повернулся, чтобы перейти в другой конец комнаты, но Джеффри чуть не силой вернул его к прерванному разговору.
— Подождите. Вы свое слово сказали. Теперь моя очередь. Я не могу говорить так складно. Но постараюсь сказать коротко и ясно. И видит бог, заставлю вас ответить! Дней через десять, двенадцать я начну тренировки перед Фулемским бегом. Вы считаете, что я сорвусь?
— Скорее всего, тренировки вы выдержите.
— А как насчет бега?
— Может, на этот раз выдержите и бег. Но если примете в нем участие…
— Что тогда?
— Вы никогда больше не сможете бегать.
— И никогда не смогу грести на приз?
— Никогда.
— Меня пригласили участвовать в регате той весной. Я дал обещание. Ответьте мне прямо, я смогу в ней участвовать?
— Отвечаю прямо — не сможете.
— Безо всякого сомнения?
— Безо всякого.
— Давайте держать пари! — воскликнул Джеффри, рывком выдернув из кармана книжку. — Ставлю сто к стам, что я в отличной форме и смогу участвовать в весенних состязаниях.
— Я не заключаю пари, мистер Деламейн.
С этими словами почтенный врач прошествовал в дальний конец библиотеки. Леди Ланди, позвав на помощь Бланш, вернулась к приглашениям на ближайший обед в Уиндигейтсе. Джеффри с гордо поднятой головой и книжкой повернулся к университетским друзьям. В нем взыграла британская кровь: с британской любовью к пари, которая готова бросить вызовы всему и вся, шутки, как известно, плохи.
— Смелее, друзья! Кто поставит на медицину?
Сэр Патрик с негодованием поднялся из кресла и последовал за врачом. Первый, Второй и Третий, услыхав предложение своего прославленного друга, замотали своими крепкими головами и отвели одним выразительным словом:
— Самоубийство!
Джеффри повернулся к маячившим в тени хористам.
— Эй вы, там! Ставьте на медицину! — В нем уже клокотало неистовство.
Два хориста отвечали по обычаю в два голоса:
— Мы не вчера родились, Смит, а?
— Насколько мне известно, Джонс, не вчера!
— Смит, — тихо произнес Джеффри, и этот внезапный переход шепоту не предвещал ничего хорошего.
— А? — улыбнулся Смит.
— Джонс! — немного громче произнес Джеффри.
— А? — в унисон пропел Джонс.
— Жалкое отребье! Вам вдвоем не наскрести и пятидесяти фунтов!
— Полегче, Джеффри! — первый раз вмешался Арнольд. — Стыдись!
— Почему эти… (непечатное слово) не желают заключить со мной пари?
— Если тебе нравится валять дурака, — продолжал Арнольд, — и кроме пари ничто тебя не успокоит, я принимаю твое пари.
— Сто к ста на врача! Заметано! — воскликнул Джеффри.
Страсть утолена, и он вновь обрел отличное расположение духа. Записал в книжку пари и принес самые искренние извинения Смиту и Джонсу.
— Не сердитесь, друзья! Я не хотел вас обидеть. Ваши руки!
Два хориста пришли в восторг: «Британский аристократизм, Смит!» — «Кровь и порода, Джонс!»
Заключив пари, Арнольд почувствовал угрызения совести, не от самого пари, — кто же стыдится в Англии этой разновидности азартной игры, — а от того, что «поставил на врача». Хотя он пошел на это пари из самых лучших побуждений, но ведь ставкой было здоровье друга. И он со всей горячностью принялся убеждать Джеффри, что как никто уверен в ошибочности заключения лондонского гостя.
— Я не увиливаю от пари, — сказал он. — Мне просто хотелось угомонить тебя.