У Бланш на глазах заблестели слезы.
— Я не буду мучить тебя вопросами, Анна, — сказала она мягко. — Пойдем наверх в мою комнату, ты там отдохнешь. Тебе сейчас нельзя никуда ехать. Я позабочусь, чтобы нам никто не мешал.
Часы на уиндигейтской конюшне пробили без четверти два. Анна резко выпрямилась на стуле.
— Сколько пробило? — спросила она.
Бланш ответила.
— Я не могу остаться. Я пришла, чтобы выяснить одну вещь. Ты не будешь ни о чем расспрашивать меня, Бланш? Не расспрашивай, умоляю тебя, ради нашего прошлого.
Бланш отвернулась — сердце ее разрывалось на части.
— Я ничем, ничем не огорчу тебя, — прошептала она и, взяв руку Анны, уткнулась лицом в ладонь, чтобы скрыть заструившиеся по щекам слезы.
— Мне надо кое-что узнать. Ты мне скажешь это, Бланш?
— Конечно.
— Кто из мужчин гостит сейчас в Уиндигейтсе?
Бланш подняла голову и взглянула на Анну с изумлением и даже тревогой. Уж не повредился ли у Анны рассудок от обрушившихся на нее страданий.
— Назови мне их поименно, — настаивала Анна. — Мне очень важно это знать.
Бланш стала перечислять гостей, последними упомянув тех, кто последний приехал.
— Сегодня утром приехали еще двое — Арнольд Бринкуорт и этот мерзкий мистер Деламейн, его друг.
Анна опять откинулась на спинку кресла. Она узнала, не вызвав подозрений у Бланш, то, ради чего вернулась в Уиндигейтс. Значит, он опять в Шотландии, приехал из Лондона только сегодня утром. Вряд ли он успел отправить письмо в Крейг-Ферни, до того как она ушла оттуда, он ведь так не любит писать! Значит, он не так уж и виноват: нет никаких причин, ровным счетом никаких, считать, что он бросил ее. Сердце застучало сильнее у несчастной женщины: первый раз в эти четыре дня блеснул для нее луч надежды. Под влиянием этого известия сильная дрожь сотрясла вдруг все ее тело, лицо вспыхнуло и тут же мертвенно побледнело. Бланш, со страхом наблюдавшая за ней, подумала, что Анне надо немедленно выпить что-нибудь подкрепляющее.
— Я сейчас принесу вина, Анна. Не дай бог, с тобой будет обморок. Один глоток вина — и тебе станет легче. Я сию минуту вернусь. Не бойся, никто ничего не заподозрит.
Она придвинула кресло Анны к открытой двери в сад — и побежала в буфетную.
Едва Бланш закрыла дверь, ведущую в холл, через дверь из сада вошел Джеффри.
Занятый мыслями о письме, он не спеша направился к ближайшей конторке. Анна, услышав шаги, в испуге обернулась. Увидав Джеффри, она почувствовала, как силы снова возвращаются к ней. Она встала и, зардевшись легким румянцем, быстро пошла ему на встречу. Он посмотрел в ее сторону. Взгляды их встретились. Они были в двух шагах друг от друга, и совсем одни.
— Джеффри!
Он глядел на нее молча, не приближаясь к ней. Глаза его налились ненавистью и угрозой, молчание становилось зловещим. Он твердо решил никогда больше не видеться с ней. А она опять заманила его в ловушку. Он решил объясниться в письме, а она вот стоит перед ним и ждет разговора. Сильнее удара она не могла ему нанести. Если когда и была надежда, что в сердце у него проснется к ней жалость, то теперь эта надежда погибла навсегда.
Анна не понимала истинного смысла его молчания. Бедняжка, она стала оправдываться, что опять появилась в Уиндигейтсе, оправдываться перед человеком, у которого была только одна мысль — как можно скорее избавиться он нее, забыть даже ее имя.
— Умоляю тебя, не сердись, — говорила она. — Ты вне всяких подозрений. Никто, кроме Бланш, не знает, что я здесь. Мне удалось выведать у нее о тебе, не раскрыв нашей тайны. — Анна вдруг замолчала, ее опять стало трясти: в лице Джеффри она заметила то, что на первых порах ускользнуло от нее. — Я получила твое письмо, — продолжала она, собрав крохи оставшегося мужества. — Я не упрекаю тебя за его краткость, я знаю, ты не большой охотник писать. Но ты обещал дать знать о себе. Я ждала, ждала и не дождалась. А в гостинице было так одиноко, Джеффри!
Она замолчала, оперлась рукой о стол — слабость опять подступала к ней, хотела еще что-то сказать и не смогла, только глядела ми него.
— Что вам от меня нужно? — резко спросил он, как говорят с человеком, которого видят первый раз в жизни.
В лице ее слабо вспыхнула последняя искра огня, когда-то ярко горевшего в ее душе.
— Эти дни сломили меня, Джеффри, — Анна с трудом выговаривала слова. — Не наноси мне еще одного оскорбления. Не вынуждай напоминать о данном тобой обещании.
— О каком обещании?
— Стыдись, Джеффри! Ты обещал жениться на мне!
— И вы смеете говорить о моем обещании на вас жениться после того, что совершили в гостинице?
Опираясь одной рукой о стол, Анна другую прижала ко лбу. Голова у нее закружилась. Мысли стали путаться. Она едва шевелила губами.
— В гостинице? А что я совершила в гостинице?
— Я советовался с юристом и знаю, что говорю.
Казалось, она не слышит его.
— Что я совершила в гостинице? — повторила Анна и умолкла в отчаянии. Держась за стол, она близко подошла к нему и положила свою ладонь на его руку.
— Ты отказываешься жениться на мне? — спросила она.
Вот она, возможность сделать черное дело.
— Вы уже замужем за Арнольдом Бринкуортом, — выговорил он наконец роковые слова.
Не вскрикнув, не сделав попытки уберечь себя, Анна упала без чувств у его ног, как когда-то ее мать упала у ног его отца. Джеффри выпутал ноги из складок ее платья.
— С этим кончено, — сказал он, глядя на распростертую на полу женщину.
Только что эти слова сорвались с его губ, как из холла донеслись легкие шаги — одна из дверей была неплотно закрыта, кто-то спешил в библиотеку.
Джеффри повернулся и чуть не бегом выскочил в сад через те же двери, в которые вошел.
Бланш вошла с бокалом вина и сразу увидела лежащую в беспамятстве Анну.
Она встревожилась, но не удивилась, присела возле подруги и приподняла ее голову. Она оставила Анну на грани обморока, и у нее не было и тени сомнения, что произошло; она замешкалась немного с вином, и Анна потеряла сознание.
Если бы она с меньшей готовностью ухватилась за это объяснение, она могла бы подумать, что Анна чего-то испугалась, подошла бы к окну и еще успела увидеть Джеффри — он как раз в ту минуту заворачивал за угол дома. Это открытие, возможно, изменило бы дальнейший ход событий, отразившись не только на ее жизни, но на жизни всех других персонажей этого повествования. Но, к сожалению, мы куем свое будущее с завязанными глазами. Наше бедное хрупкое счастье отдано во власть слепого случая. Благословенно заблуждение, что человек — венец великого акта творения; оно внушает нам уверенность, что нет обитаемых миров, кроме нашего, ведь эти далекие миры окутаны атмосферой, которой мы, люди, не можем дышать!